Созданы для любви - [9]

Выступление получилось инновационное, тут не поспоришь – на саму церемонию она не попала, но слышала о ней в новостях и от своих друзей, которые смогли сдать годовые экзамены и продолжить учиться. Байрон вышел на сцену в костюме и солнечных очках – он всегда так одевался, когда хотел выглядеть круто. Сначала он заявил, что никакой речи он не подготовил, и прямо сейчас они будут писать ее все вместе. Он попросил каждого студента подобрать слово, которое лучше всего описывает его учебу, и выкрикнуть его на счет три.

Затем он заставил всех прокричать слово, которое отражает их надежду на будущее, и наконец слово, которое передает их страх перед тем, что ждет их после выпуска. («Угадай-ка, – доверительно, почти флиртуя, спросил ее Байрон позже, – сколько человек трижды прокричали „вода для бонга“? Еще один неожиданный результат статистики: словом „сиськи“ чаще описывают главный страх в будущем, а не время в колледже. И так было не только у вас. Нет, ты только представь! И еще нас, особенно наших стажеров, которые, по их словам, „ближе к народу“, удивило, как мало выпускников прокричали „киски“, чтобы описать учебные годы. Возможно „сиськи“ в компании бабушек и дедушек кричать проще. Даже „чипсы“ кричали чаще, чем „киски“».

– А «члены» кто-нибудь кричал? – спросила Хейзел.

– Вот поэтому тебе надо было выпускаться, – ответил Байрон.)

Благодаря байроновской новой системе распознавания голоса, каждое слово было услышано, обработано, добавлено в рейтинг частотности – и алгоритмы создали на их основе напутственную речь. Она была посвящена значимости опыта учебы в колледже, предстоящим трудностям и мечтам, которые студенты хотели бы исполнить – и так как в ход пошли самые популярные ответы, речь легко нашла отклик у студентов. Вышло забавно и злободневно. А также, благодаря новейшему обновлению программы, слезовыжимательно. Вместе с Байроном на сцене стояли родители студента, который погиб в аварии на первом курсе. Если бы он выжил тогда, то выпускался бы вместе со всеми. Просканировав двухминутное любительское видео, программа с почти идеальной точностью воспроизвела особенности его произношения, и искусственно созданная речь зазвучала его голосом – и пока его родители плакали, не веря в происходящее, их транслировали на большом экране, а студенты прижимали ладони к груди, чтобы унять стук сердца.

Когда речь подошла к концу, все студенты аплодировали стоя – и это были самые долгие овации в истории учебного заведения (по крайней мере, из записанных на видео) – это доказали сотрудники отдела аналитики Байрона, которые отсмотрели архив записей всех торжественных событий колледжа.

– Мы сильно рисковали, – сказал Байрон Хейзел, когда та отключила диктофон.

Дженни, ее ответственная и мотивированная подруга, которая должна была брать интервью у Байрона, в последний момент слегла с жутким желудочным гриппом. Так сложилось, что заменять ее пришлось Хейзел.

– Конечно, мы сначала прогнали запись при родителях – нужно было убедиться, что они не против. Потом они говорили мне, что это был потрясающий опыт. Они как будто провели еще немного времени с сыном. Но с голосами не все так просто. Они вызывают эмоции. На пробных испытаниях родственники говорили нам, что слышать голос погибшего близкого человека слишком больно, что это отталкивает.

Пока Байрон говорил, Хейзел думала о его собственном голосе: почему он ни разу не дрогнул, хотя речь идет о таких деликатных вещах?

Дженни без обиняков сказала Хейзел, что она была не первая, кому она предложила заменить ее. «Но я знала, что ты согласишься – тебе же нужны деньги, так?»

Она была права. На тот момент Хейзел еще не успела выскочить замуж за миллионера. В начале семестра она подрабатывала официанткой в столовой рядом с кампусом, но там ее все время донимали мужики. Одни говорили, что приехали в город всего на вечер и просили показать окрестности, а ей надо было как-то их отшить, не потеряв при этом чаевые – почти никогда не получалось! Другие выдавали что-то вроде: «Вряд ли я тут что-то закажу. Лучше буду сидеть и флиртовать с тобой целый день» – и они сидели, попивали кофе и подмигивали ей, а по счету платили всего ничего, и даже с самых щедрых чаевых с чашки кофе не набегало той суммы, которая нужна была Хейзел на ее расходы – пиво и оплату счетов. Еще она не раз слышала: «Если честно, у меня был тяжелый день, и ты не представляешь, насколько важно, чтобы ты сейчас была помилее» – и она делала вид, что она милая, даже слишком, иначе у них было бы плохое настроение и они обвинили бы ее в том, что она трогала приборы липкими руками – кто знает, как это понимать – они намекали, что она дрочила или что? Что она занималась сексом и не вымыла руки перед сменой? Может, они ждали, что она признается, и они смогут потребовать с нее штраф? Как бы то ни было, ей было неловко ставить на стол тарелку с чуть теплой картошкой фри и при этом вести себя как ни в чем не бывало, а делать это приходилось постоянно. Она уволилась спустя месяц.

«Это интервью нужно мне для резюме, – настаивала Дженни. Даже измученная жаром и обезвоживанием, она оставалась более ответственной, презентабельной и привлекательной, чем Хейзел. – Это не будет считаться обманом, ведь я писала вопросы. Тебе нужно просто спрашивать и записывать его ответы. Я плачу тебе как удлинителю для диктофона».