Союзник - [86]

— Лучше займемся твоей раной. Сейчас принесу…

— Да не нужно ничего, — прервал ее Лесков. — Перебинтовывать уж точно нет смысла, так как все уже знают, кто я на самом деле.

С этими словами он приблизился к раковине и принялся небрежно смывать с кожи запекшуюся кровь. Вода немедленно окрасилась бордовым, унося в водосток неприятные воспоминания сегодняшнего дня. Однако, утратив темные разводы запекшейся крови, чешуя стала казаться еще более синей, отчего Дмитрий мысленно выругался. Хорошо еще хоть, что это не на всю жизнь.

Прижавшись спиной к прохладной поверхности стены, Воронцова молча наблюдала за его действиями. Было что-то жуткое в его чешуе, и наверняка у многих нормальных женщин она вызовет отвращение. Почему-то из всех живущих на земле существ только люди способны выражать брезгливость по отношению к тем, кто хоть как-то отличается от их стандартов. Но Эрика в который раз поймала себя на мысли, что находит в этом «уродстве» какую-то необъяснимую притягательность.

— Что ты будешь делать с Фостером? — спросила она, протянув Дмитрию чистое полотенце.

— Не знаю, — чуть помедлив, ответил Лесков. — Я и до сегодняшнего дня прекрасно понимал, что ему нельзя доверять. Но надеялся, что он все же не посмеет.

— Тем не менее посмел… Люди на площади требовали его расстрелять. Как думаешь, может, это будет правильным? Фостер — что-то вроде бешеной собаки, от которой не знаешь, чего ожидать.

— Он нам нужен, — Дмитрий взял полотенце из рук девушки и принялся промакивать рану. — Убить его можно в любой момент, благо, это не сложно. Наверное, я буду держать его взаперти и выпускать только в определенных случаях, да и то, предварительно внушив ему свою волю. Впрочем, сейчас я меньше всего хочу говорить о нем. Вернемся к моим друзьям. Они ждут нас.

Он обернулся на Эрику, но девушка едва заметно отрицательно покачала головой. Затем протянула руку и снова очертила прикосновением его рану.

— Тебе следует сменить рубашку, — заметила она, задев указательным пальцем окровавленный воротник.

Лесков молча кивнул и, приблизившись к Эрике вплотную, тихо спросил:

— И всё-таки, почему ты ушла? Только честно.

Девушка не ответила. Вместо этого она обняла Диму за шею и прижалась губами к его губам. Она хотела, чтобы этот поцелуй получился нежным, совсем не похожим на предыдущие, которые скорее напоминали противостояние, нежели ласку. Однако уже через миг они снова целовались обжигающе горячо. Эрика приоткрыла губы, позволяя углубить поцелуй, после чего прижалась к Дмитрию всем телом. В этот миг она почувствовала, как его пальцы извлекли из ее прически шпильку, и волосы тяжелым непослушным каскадом рассыпались по ее плечам.

— Всегда хотел это сделать, — усмехнулся он, бросая шпильку на пол, после чего принялся ласкать губами шею девушки. Эрика послушно запрокинула голову назад, подставляясь под поцелуи, но в тот же миг вздрогнула, услышав за дверью звук приближающихся шагов.

— Вот вы где! — воскликнул Альберт, заметив стоявших у стены Дмитрия и Эрику. Эти двое как раз успели отпрянуть друг от друга за секунду до появления врача. — Вы идете пить шампанское? Сколько можно вас ждать?

— Да, конечно, я просто вспомнила, что оставила включенным компьютер, — произнесла девушка, нервно поправляя прядь волос. — Я сказала Дмитрию, что сейчас подойду.

Тогда Вайнштейн перевел испытывающий взгляд на Лескова, но на лице Дмитрия не отразилось ровным счетом никаких эмоций. Казалось, он только что закончил переговоры со своими партнерами по нефтяному бизнесу, и только его тяжело вздымающаяся грудь ясно намекала на то, что Вайнштейн пришел крайне не вовремя.

Не произнеся ни слова, Дмитрий нарочито неспешно пересек комнату и, миновав удивленного врача, скрылся в дверном проеме.

Какое-то время Альберт все еще стоял на пороге, пытаясь переварить увиденное. В первый момент Вайнштейну сделалось чертовски неловко, а затем он вдруг решительно вошел в лабораторную и закрыл за собой дверь.

— Ты что…. с Лесковым что ли? — спросил он, пораженный не столько своей догадкой, сколько энергетикой помещения.

— О чем ты? — Эрика попыталась сделать вид, что не понимает вопроса, но не тут-то было. До Альберта наконец дошло, что все это время он выступал в роли козла отпущения, пока эти двое разбирались в своих чувствах. Именно ему приходилось слушать гневные высказывания Лескова, мол, не дело это, врачу такого уровня потакать капризам своевольной девицы. И, конечно же, именно Альберт в последнее время постоянно получал упреки со стороны Эрики, мол, не дело это, врачу такого уровня бегать на побегушках у Лескова.

— Я, конечно, рад за вас, но тебе не кажется, что это уже хамство! — обычно спокойный, Вайнштейн наконец не выдержал. — Не ты ли круглосуточно твердила, как сильно ненавидишь Диму, и как тебе противно, что я безропотно выполняю все его, даже самые низкие приказы? Выставляла меня подлым предателем и трусливой шкурой, которая боится перечить своему «хозяину», а сама… Я, Эрика, взялся за твой дурацкий «эпинефрин» лишь потому, что искренне хотел помочь тебе. И за это получил такую благодарность? Стал мальчиком для битья, пока ты и Дмитрий играли в заклятых врагов. Или как мне это воспринимать? Получается, я всегда относился к тебе хорошо, а ты об меня все это время когти точила, чтобы потом тайком мурлыкать с Дмитрием. Сказочный эгоизм!