Союз молодых - [79]

Но у белых этот сказочный звон устроил Карпатый Тарас. Он был до войны электрический монтер, а в полку, на войне ходил телефонистом, и все порывался в походе устроить службу связи и поставить полевой телефон, или, хотя бы, фонофор. Но заимку Черноусову можно было связать из конца в конец простым человеческим криком, к тому же и проволоки нехватало.

В виде утешения, вместо телефона, Карпатый устроил электрический звон. Он прилаживал его к разным местам. Приладил в казарме-избе, где спали чувашские солдаты, и попробовал однажды устроить примерную тревогу. Чуваши вскочили и выбежали, как оглашенные, на звон, но после Михаев полез на Карпатого драться. Пришлось электрический звон переладить к пулемету. Над Карпатам смеялись за усердие и сам он смеялся с другими. Но вышло на поверку, что звон, наконец, пригодился.

Сказочные струны звенели и не хотели умолкнуть. Дверь кузаковской избы отворилась и на пороге появился человек, высокий и даже огромный.

Бежать бы Викеше, да ноги не слушают. Он чувствует каждой жилкой своей, что это полковник Авилов, тот самый неизвестный, загадочный отец, ненавистный и желанный. Затем, чтобы увидеть отца, хотя бы издали, тайно, глазами ненавидящими, юный Викеша в сущности пошел на эту опасную разведку.

Упущена минута. Теперь не убежать. Вся Черноусова в тревоге. С разных сторон выбегают солдаты с ружьями, жители с копьями.

Викеша не шевелится. Стоит, как околдованный. В лунном сиянии он видит отца и отец видит своего непокорного, неизвестного сына.

Солдаты вскидывают ружья.

— Отставить! — раздается решительный окрик Авилова. — Не смейте, не стреляйте, живого возьму!

Он подходит к Викеше и кладет ему на плечо свою тяжелую руку и слышит под жесткой ладонью, как содрогается все тело молодого максола.

— Ты мой! — говорит он полувопросительно, но властно.

— Ну, твой, — неохотно отвечает Викеша.

— Ну так идем.

Викеша снимает с плеча серебрянку и с треском разбивает ее об дорожные камни, чуть задушенные смягчающим снегом.

— На, жри!

Точеное ложе раскололось, но ствол, переживший столетие, даже не погнулся. Сталь его не хуже пулемета.

XXIV

В горницу привел полковник Авилов своего сына Викешу. Солдаты повалили за ними беспорядочной толпой. Но он всех их выгнал.

— Я взял его рукою сильной, — сказал он, — уходите, собаки!

Даже княгине Варваре, сгоравшей от любопытства, он посоветовал мягко и решительно отправиться домой. Так же как в Середнем, Варвара заехала в другую квартиру, как истая особа княжеского класса.

Прогнав посторонних, Авилов усадил своего сына за стол, поставил перед ним холодную рыбу и хлеб, налил из чайника в кружку холодного крепкого чаю.

— Пей, ешь, — сказал он коротко.

И Викеша с удивлением припомнил, что вторые сутки он ничего не ел, и стал разрывать и размалывать вареную нельму своими молодыми, белыми и волчьими зубами.

— Выпьем! — Вдруг предложил Авилов мирным тоном и налил две чарки.

Викеша поднял голову и глаза его зажглись.

— Выпьем за маму мою, которую ты бросил, и которая потом потонула на этой Колыме.

Однако они выпили, и Авилов не отрывающимся взглядом рассматривал своего сына.

— Так вот ты какой?

— Да, такой.

— Как рос ты?

— Рос на задворках, ходил в опорках, — отозвался Викеша колымскою складкой. Складка — это бытовое присловие, составленное в рифму.

Викеша тоже рассматривал отца. Так вот о ком он думал еще с малолетства, с того времени, как маку за собой волочил[48].

«Правда, красавец, осилок, как мать говорила, — другого такого нету — и, как видно, ученый, от ученого корени, а что с него проку? Насильников привел, грабит, убивает, зачем?»

Глухой гнев поднимался в сердце юноши: «Зачем пришли? Шатались бы там у себя, убивали друг друга… Вот я его спрошу», — сказал он себе.

Колымчане, как все первобытные люди, в разговоре смущения не знают. Что в уме, то и на языке.

— Викентий, — начал он. Но тут же запнулся. — Не знаю, по батюшке как?

— По батюшке — Иваныч, — ответил Авилов спокойно, — а можешь и батюшкой звать.

— Не выйдет с непривычки, — отозвался Викеша с кривой усмешкой. — Скажите, Викентий Иваныч, полковник Авилов, зачем вы людей убиваете?

Авилов пожал плечами.

— Люди людей убивают, — сказал он хладнокровно.

Наступило тяжелею молчание.

— Не сами от себя убиваем, — заговорил Авилов. — Бог тоже убивает.

— Какой бог, — с презрением ответил Викеша. На этой платформе он мог бы поспорить с отцом.

— Ну, все равно, природа, — отмахнулся отец. — Природа убивает. Мы только подражаем природе. Злее сто крат природа, чем зло человека.

— Она непонимающая, — сказал Викеша в извинение природе, — а люди должны понимать.

Авилов оживился, в спокойных глазах мелькнула как будто зарница.

— Ты охотник, да? — спросил он в упор. — Вы все тут охотники?

Викеша кивнул головой.

— Так вот же и вы убиваете весь год, зимою и летом, зверя и птицу и рыбу, питаетесь убийством.

Викеша слушал его внимательно, но, как прежде, враждебно. Это был как отрывок из северной сказки. Но в сказках всегда говорилось с одобрением: великий охотник и зверя, и птицу, и рыбу, все убивает.

— Чего приравнял, — сказал он холодно. — Нам так дано.

— Кем дано?

— Кем не дано, а дано.