Совсем другое небо - [58]

— Прежде всего у нас боевая готовность. Значит, много дел… Погрузить материалы, перевезти их в укрытие, а затем… Мы должны также провести плановые стрельбы и военную подготовку… — Он беседовал с ними, как на производственном совещании, и каждый из них при этом почувствовал себя, как на работе, особенно когда они совместно начали обсуждать, как лучше организовать бригады. Капитан Кутнар в душе переменил к ним свое отношение. Расчувствовавшись, он нечаянно сделал затяжку и закашлялся.

— Товарищ капитан, есть предложение насчет перевозки материалов. Йозеф мог бы договориться с Кармен. Она бы нам не отказала, конечно, — предложил разводящий.

Капитан никак не мог откашляться: то ли его душил дым, то ли у него перехватило дыхание от такого предложения.

— Чтобы я эту женщину здесь больше не видел! — выдавил он с натугой. — Я вам покажу Кармен! — И примяв сигарету, велел водителю ехать.

Йозеф Хебза

Пустяк

Нас, летчиков, часто просят рассказать об интересных случаях. Люди думают, что мы живем в каком-то сказочном мире, где каждую минуту возможно приключение. Все гораздо проще. Мы стали летчиками потому, что это нам начало нравиться еще с мальчишеских лет. Так вот мы и стали ими и останемся до тех пор, пока нам разрешат летать доктора.

Вымыслы об орлах, покорителях неба, суперменах больше подходят для детективов. Мы же — просто летчики со всеми присущими людям слабостями и достоинствами. Но все же что-то нас к этой серебристой машине притягивает. Если человек живет настоящей полнокровной жизнью, он обязательно участвует в какой-нибудь борьбе, будь то на земле или в воздухе. А полеты в воздухе с самого начала были борьбой, испытанием самого себя, измерением соотношения сил человека и природы.

В нашей работе нельзя ничего переоценивать или недооценивать, потому что только из этого равновесия отступлений и побед складывается наша уверенность в том, что каждый полет пройдет нормально. Воздух, ветер и тучи представляют собой большую силу, перед которой иногда нам приходится покорно отступать. Но это не поражение, это только необходимость и превосходство разума.

В каждой борьбе есть правило, и у нас судьей может быть не судьба, не грусть, а сам человек, мы сами. Иногда бывает достаточно пустяка, малейшей небрежности, чтобы произошла та самая история, которая так нравится людям…

У нас в душе неизгладимое впечатление оставляет каждый старт, когда мы вновь и вновь встречаемся с тучами, которые никогда не бывают одинаковыми. Невозможно описать также цвет неба и земли, лежащей под нами. Но это известно только нам, да, может, еще альпинистам. К счастью, мы не умеем ни писать, ни рисовать, так что все это остается только нашим. А тем, кто это делает за нас, мы должны с сожалением сказать: «Это не то!»

Но пора уже и подойти к своей так называемой истории, которая, собственно, произошла только потому, что я кое-что недооценил. Иначе все бы кончилось нормально.

Десять или двенадцать лет назад я был командиром звена «мигов» и, естественно, страшно гордился этим. Мои зеленые салажата и думать не могли, чтобы я в чем-то мог опростоволоситься. Это была та самая излишняя уверенность, игнорирующая мелочи, которые в один прекрасный день могут стать очень важными.

Авиация тогда была совершенно другой. Что там ни говори, а в молодости все-таки мы ко всему относимся более легкомысленно. Мы были тогда такими же молодыми, как и техники, обслуживавшие наши «миги». И подготовка к полетам тогда осуществлялась не так тщательно, как сейчас. Сегодня мне ясно, почему среди космонавтов преобладают люди, возраст которых приближается к сорока. Это непосредственно связано с тем, о чем я только что говорил.

Борьба с природой для меня заключалась тогда в трех словах: пилот, машина, воздух. Мне и в голову никогда не приходило, что однажды мне придется бороться за жизнь на земле, что я буду при этом лежать на животе, как какой-нибудь пехотинец, и радоваться тому, что еще дышу.

Вот как это случилось.

— Товарищ поручик, — сказал я тогда, — приготовьтесь к зачетным полетам по высшему пилотажу.

— Есть, — ответила «тройка».

Это был поручик Рашка, которого я немного недолюбливал за то, что иногда из-за него снижали оценку всему звену, скажем при проверке слетанности. Как нарочно, он не раз запаздывал занять свое место в строю звена.

Я заметил, что некоторые пилоты, услышав мой приказ, многозначительно посмотрели на часы. Да, до зимних сумерек оставалось всего лишь два часа. Но мне хотелось сразу «покончить» со всем звеном: «единицу» и «двойку» я уже проверил, так что оставался один Рашка.

Когда мы шли к «спарке» с парашютами, бьющими нас сзади по икрам, я заметил, что Рашка надел летний комбинезон. Я даже покраснел немного от такой дерзости: ведь стояла зима и он должен был надеть зимний комбинезон. Меня немного успокоило то, что на ноги он обул кожаные сапоги на меху. Я не сделал ему замечания, так как сам тоже надел летний комбинезон и, кроме того, на ногах моих красовались летние туфли. Как-никак я был командиром, а он, как известно, не критикуется подчиненными и может себе, следовательно, кое-что позволить. Впрочем, кто бы стал интересоваться такими мелочами? «Это — последний полет, — думал я. — Сделаем несколько маневров и, самое большее, через двадцать минут сядем, а спустя еще тридцать минут уже будем смотреть телевизор…»