Совсем другое небо - [60]

Все в порядке!

Снег был мягкий, и с минуту я оставался без движения, погруженный по пояс в эту холодную массу. Потом посмотрел на часы. Со времени катапультирования прошло примерно семь минут. Я уже был на земле, правда далеко от людей, на поляне, заваленной снегом, и начинал потихоньку мерзнуть в своем летнем комбинезоне.

«Куда же упал «миг»? Техники будут искать его, чтобы спасти хотя бы мотор. Собственно… теперь уже материал, из которого он сделан. Они будут все равно его искать…» — лихорадочно размышлял я, и вдруг до меня дошло, что главный-то вопрос в другом: «Как будут искать нас?..»

Здесь я понял, что допустил еще одну ошибку. Перед тем как покинуть самолет, я ни слова не сказал руководителю полетов — ни о нашем местоположении, ни о решении катапультироваться. Совершенно ничего!

«Достанется же мне, если я выпутаюсь из этой ситуации!» Это «если» вывело меня из состояния оцепенения, которое в ту минуту было очень приятным. Я чувствовал усталость, мне хотелось спать, но именно в этом и таилась опасность. Я выкарабкался из сугроба и буквально по-пластунски дополз до опушки леса. Дом, у которого я хотел приземлиться, находился от меня примерно в километре. Я направился к нему, но, едва я перенес тяжесть тела на одну ногу, как снег подо мной хрустнул и я вновь погрузился в него по колено. Другого выбора не было: я поднимал ноги из белой рыхлой массы и снова и снова проваливался в нее, теряя равновесие и падая то на живот, то на спину или на бок. Со стороны могло показаться, что я тону либо основательно выпил. Холода я не чувствовал, мне было даже жарко. Я весь пылал огнем, и какой-то несчастный километр казался мне бесконечным. Наконец я прошел его.

Дом был деревянный. Собственно, это был большой сруб, в котором летом жили лесорубы. Я был глубоко разочарован. Оконца и дверь были крепко заколочены. Несколько раз я тщетно пытался открыть дверь, потом отошел немного, разбежался и ударил в нее плечом. Плечо у меня заныло от боли, но дверь даже не шелохнулась.

В эту минуту я подумал, что мне особо и не хочется попадать в этот дом, что сначала надо найти Рашку, а потом уж вернуться сюда. «Почему же я шел сначала сюда?.. А может, я хотел сначала открыть, а потом искать Рашку?..» Я находился в замешательстве.

Что же делать? Я пнул туфлей в шероховатое бревно так, что поморщился от боли, и повернулся к лесу. «Я должен найти Рашку, это мой долг. Долг человека и друга…»

Я спустился по ступенькам и по своим следам направился к высоким елям. Ветер бросал мне в лицо колючую снежную пыль. Лес встретил меня грозным шумом и сумраком. Там было теплее, и ветер не бросал мне уже снег в лицо. Под елью, за которую зацепился мой парашют, я нашел толстую, почти без сучьев ветку. Очевидно, я сломал ее ногами. Я поднял ветку и ударил ею по стволу дерева. Удар прозвучал как выстрел.

— Рашка-а-а! — закричал я, но никто не отозвался. — Паве-е-ел! — тщетно продолжал я кричать, а потом подумал: «Вероятно, он далеко отсюда. Его парашют был километрах в двух от меня, а потом, видимо, его еще больше отнесло ветром. Но я должен его найти. Что, если… он где-нибудь висит без сознания? Ведь если я не найду его, он замерзнет!..»

Я попытался бежать, но это было смешно. Глубокий снег сразу же парализовал мои движения, но я не сдавался — шел и шел дальше, опираясь на палку. Так было легче. Лес становился гуще и темнее. Я колотил палкой по деревьям, кричал, ревел до хрипоты, но в ответ мне лишь шумели высокие вершины деревьев. Опушка леса осталась далеко позади, по спине у меня текли теплые струйки пота. Я, как безумный, шел вперед, выжимая из организма последние силы. Еще… еще… Пока, наконец, не остановился и не упал в снег.

Только теперь мне стало ясно, что Рашку я не найду и дальнейший путь в глубокий лес означает гибель. Я содрогнулся при мысли о смерти, но положение, в котором я очутился, ничего другого не предвещало. Если я не соберусь, если ничего не сделаю — конец будет один. А сделать что-нибудь означало спасти себя.

«А как же Павел?» — вопрошал внутренний голос, и я не удивился, что называю Рашку по имени, а не по фамилии. Ведь если б я неожиданно увидел его, то сразу бы бросился к нему и назвал бы его не иначе как Павличеком, и потащил бы к срубу хоть на спине…

«Сруб, сруб!.. Назад! — раздался во мне собственный голос. — Только назад!» Я перевернулся на спину и потихоньку сел. Надо мной качались вершины сосен, шум деревьев усиливался…

«Ничего не поделаешь! — кричал во мне тот же голос. — Каждый поймет, что ты тут бессилен. Теперь ты должен подумать о себе…» Я сделал несколько шагов назад. Все это казалось мне ужасным и не только потому, что один мог спастись, а другой — нет. Мысленно я оправдывал себя: «Если б я знал точно, где Рашка находится, я бы шел к нему весь день и всю ночь. Может, он находится сейчас в лучшем положении, чем я? А может, и нет. Кто знает? Но я не знаю, где он, и потому могу погибнуть сам. Я должен идти назад. Назад!..»

С палкой в руке я зашагал гораздо быстрее. Чувство бессилия, охватившее меня минуту назад, прошло. Я снова действовал, двигался, делал что-то важное, и в руке у меня была толстая ветка. Обыкновенный кусок дерева, которым я выбью ставни, может разобью и окно, но все равно я туда проникну. Должен проникнуть.