Совсем другое небо - [18]

— Спокойной ночи, я пошел. Мама небось уж умирает со страху.

Оставшись один, Мартин Смрж вновь почувствовал, что его охватило непонятное беспокойство. Он взглянул на стонущий лес, будто ждал от него разгадки своего состояния. Но лес равнодушно шумел. Мартин повернулся и направился в комнату Сергея.

* * *

Стояло солнечное утро. В небе летали, каркая, вороны и время от времени спускались к строениям. Снег так блестел, что на него больно было смотреть. Воздух был чист, а горы тихи и спокойны, будто тут уже и не было, немцев.

Январское солнце заглядывало в окна домика Смржовых. После трех бессонных и беспокойных ночей Сергею стало легче. Жар спал, и рана начала быстро заживать. Ночью Мартин и Яно предполагали перенести его в горы. Их беспокоила только установившаяся хорошая погода. Горные патрули теперь усилили бдительность, обшаривая край. Однако пока всюду, насколько хватало глаз, до самых Разток, стояла тишина. Но это было кажущееся спокойствие. Сердца горцев наполняла тревога, как будто сверху на них смотрело не приветливое солнце, а застывший глаз дракона, от которого никуда не спрячешься…

— Что это у меня сегодня ничего не кипит? — раздраженно воскликнула Ульяна и открыла дверцу печки. — Ну конечно! — Она бросила взгляд на старого Смржа, сидевшего на табуретке и курившего трубку. — Когда вы подбрасываете в печку, она почти гаснет. Вы спите, батя, или как?

— А? Что такое? — Он повернул лицо к снохе.

— Я говорю, печка чуть не погасла! — резко сказала Ульяна. — Полдень на носу, а обед не готов.

— Да ну, неужто погасла? Не может быть! — Старик разгреб кочергой раскаленные уголья, подложил щепок а несколько поленьев. — Гляди, уже горит, — сказал он примирительно и снова сел, но не для того, чтобы дремать, как думала Ульяна, а чтобы высказать вслух беспокоившие его мысли.

Когда огонь в печке загудел и вода в чугунках на раскаленной плите начала бурно кипеть, старик краем глаза стал наблюдать за снохой, раздумывая, можно ли с ней поговорить и поделиться тем, что его томило и мучило. Наконец он решился. Нет, нельзя больше медлить. Он давно к этому готовился, а сейчас настал подходящий момент. Он еще раз мысленно все повторил, раз-другой пыхнул трубочкой и основательно прочистил горло.

— Ульяна… — начал он, но вдруг остановился и поднял на сноху голубые глаза.

— А? — Она продолжала свою работу.

— Наш Мартин… — Он искоса глянул на сенцы.

— Ну что опять? — Она чуяла неприятный разговор и, нахмурясь, глядела на свекра, но тот не обратил внимания на ее нетерпение.

— Что-то он мне не нравится… — ответил он немного погодя, как следует подумав и не спуская глаз с полоски солнечного света на стене.

— Чем же он вам не нравится? — спросила она с вызовом.

— Тем, что он делает. Он какой-то стал странный…

— Не всем же быть такими, как вы! Мартин не маленький, — отрезала она раздраженно.

Старый Смрж и не ждал от нее другого ответа: у нее была такая же упрямая и горячая натура, как у его сына. Но он не отступился, хотя ему и показалось, что она берет сторону мужа. Он решил сказать ей все, что у него на душе и что его беспокоит.

— Ну конечно, я знаю… — закивал он понимающе. — Наверное, это так. Старый человек — старый мир. Но мы в свое время все-таки не теряли головы. Мы все хорошо обдумывали и ничего не делали с бухты-барахты, как Мартин… — Старик посмотрел в окошко на голубое небо, будто мысленно хотел вернуться к своей юности.

— Нет на то времени, батя, — ответила она сурово. — Мир переменился. Все переменилось, и наши дети… — она невольно взялась за живот, — они будут жить еще быстрее. Когда человек слишком долго размышляет, время у него утекает меж пальцев, как вода, — поди, поймай его! И даже если будешь бежать быстрее ветра, все равно не догонишь. Вот так-то, батя.

— Правда, правда… — соглашался старик, стараясь унять ее пыл. — И все-таки надо стараться избежать ошибок, чтобы потом не жалеть. А мне сдается, что Мартин будто нарочно накликает беду…

— Но, батя! — прервала она его. — Ведь он же солдат!

— Но не партизан. — Старый Смрж резко втянул дым из своей трубочки.

— У нас нет нынче армии, только партизаны! — гневно возразила она.

— А если его убьют? Ты об этом не подумала?

Его бестактность наполнила ее сердце горькой обидой, и слезы выступили у нее на глазах.

— А вы думаете, батя, я этого не боюсь? Я какую уже ночь не сплю — умираю со страху.

— Ну что ты, я не то хотел сказать… — попытался он исправить свою ошибку и успокоить ее.

— Но сказали именно то! — Она вдруг рассердилась на себя за свою слабость. — И даже если бы я и захотела что-то предпринять, он все равно сделает по-своему.

— Вот этого, деточка, я больше всего боюсь. Горячая кровь может таких бед натворить…

— И вы еще удивляетесь, батя? А откуда она у него, эта кровь? И вы таким же были в молодости. Мне говорила об этом покойница мать.

Старый Смрж умолк. Он погрузился в воспоминания. Время как бы откатилось на полстолетия назад. В молодости он был энергичным и неукротимым. Тогда он считал, что ему принадлежит весь мир. Но жизнь научила его, что юность — это не только солнце и синее небо, не только сила и ничем не ограниченная свобода, но и минуты горя, когда возможен проигрыш и ты должен отступить. Но мог ли он отступать сейчас? Он должен был искать доводы, убеждать, настаивать…