Совсем чужие - [26]

— У вас есть вопросы? — негромко спросила председательствующая у Чайкиной.

Раиса Степановна кивнула головой. Ее красивые глаза мягко взглянули на Николая, обласкали его, а певучий голосок вежливо произнес:

— Скажите, пожалуйста, Скворцов, как вы мыслите воспитывать сына? Вы ведь работаете? Кто же за ребенком будет ухаживать?

«Эта, видно, за Николая», — опасливо подумал Григорий.

— Я ребенка отдам пока на воспитание матери. Я с ней говорил. Она согласна.

— Зачем же вы ребенка оставили больной старушке, а не своей матери? — хмурясь, вмешался Сергей Тимофеевич.

— Так хотела жена, — заявил Николай. — А потом моя мама в то время могла и не согласиться. Она была против моего брака.

Горбачев кивнул головой и подумал: «В этой семье ребенок не нашел бы теплоты и ласки».

— Ответчик Королев! — позвала Анна Павловна.

Григорий, криво усмехаясь, подошел к судейскому столу.

— Какой я вам ответчик? — резко проговорил он. — Приклеиваете тут ярлыки непутевого человека ни за что и ни про что, — осмелев вдруг от явно, на его взгляд, незаслуженного оскорбления, упрекнул он суд.

— Такая у нас форма обращения, — зашептала ему молоденькая секретарша. — Говорите по существу.

— А что говорить? — грубовато начал Григорий. — Живем с Игорьком дружно. По документам я ему отец, стало быть, и должен к нему по-отцовски относиться.

На улице послышались частые резкие гудки.

Неожиданно Григорий от стола шагнул к окну, загорелым кулаком легко стукнул по створкам и выглянул наружу.

— Перестань сигналить! — крикнул он.

— Вы с кем там разговариваете? — развеселившись от необычного поведения ответчика, заинтересовалась председательствующая.

— С сыном, — возвратившись на свое место, пояснил Григорий. — Прошу извинить меня, боюсь, аккумулятор посадит.

— Вы его с собой в рейс берете? — совсем просто спросила Анна Павловна, как будто она из судьи превратилась в собеседника.

Это Григория расположило. Он теперь совсем уверился, что суд не отберет у него ребенка и откажет Николаю в его претензиях. Игорька в дальние рейсы он никогда не брал, иногда только катал по совхозу, когда работал в селе. Но сейчас он взял с собой Игорька на случай, если судьи захотели бы поглядеть ребенка. Он его одел по-праздничному. На Игорьке была совсем новая темно-синяя шерстяная матроска, гольфы и белые ботинки. Пусть судьи дивятся, какой ребенок при нем справный и приглядный. Не желая выдавать своего замысла, Григорий ответил:

— Беру иногда.

— А у вас какой сегодня маршрут? — задал ему вопрос Сергей Тимофеевич.

— После суда поеду на нефтебазу, потом по бригадам. Работенки сегодня у меня хоть отбавляй.

Потемнело лицо у Сергея Тимофеевича. Он крякнул, неодобрительно потряс головой, затеребил пальцами по столу. И сразу заметил Григорий, что промазал, не то сказал судьям. Желая поправить пошатнувшуюся позицию, он поспешно прибавил:

— А чаще оставляю его у соседки — тети Маши. Она баба…

— Женщина, — поправила его Анна Павловна.

— Она баба, то есть женщина, шумливая, может, конечно, и всыпать, но всегда накормит и присмотрит.

Анна Павловна слушала ответчика охотно. Ей нравилась простоватая, но человечная его речь, открытая душа. И ей жаль было Григория, когда она задумывалась над тем, что у него не созданы нормальные условия для ребенка. Трудно ему, холостяку, растить и воспитывать Игорька. Да и ребенку тяжело с таким отцом. Он ведь целый день на работе.

Григорий робко поднял глаза на судей. Прямо в упор на него глядели ласковые-ласковые, совсем бесхитростные глазки Раисы Степановны.

«И на меня так же смотрит, — с удивлением отметил про себя Григорий. — Видно, у нее подход такой к людям, чтобы располагать к себе и выведывать тайные мысли».

Тот же певучий приятный голосок спросил у него:

— А почему вы не хотите отдавать ребенка?

Григорий кольнул ее прищуренными острыми глазами и переступил с ноги на ногу, опасаясь подвоха народного заседателя. А его, собственно, и не было. Раиса Степановна бездетна. Ни ее муж, ни она сама не скучали без детей, не понимали родительской озабоченности, самопожертвования их, когда дети болели, отцовской и материнской хлопотливости перед отправкой ребят в школу. Она, конечно, любила своего племянника Славу, сына сестры. Не забывала преподносить ему в праздники и в день рождения подарки, брала к себе домой, когда сестра уезжала в отпуск. И за это время он успевал ей надоесть. Все родственники знали, что она любила Славу. Да мало кто из них догадывался, что любовь-то эта была ласково-обходительная, вызванная долгом и приличием. Без этой любви Раиса Степановна вполне могла жить и не худеть. И непонятно ей было, почему мужчина вцепился в чужого ребенка, вступил за него в битву.

Григорий на этот раз не спешил с ответом. Он боялся: вдруг опять сядет в галошу.

— Вы привязались к нему? — как учитель ученику подсказала Раиса Степановна.

Григорий кивнул головой. А из груди у него вырывался отчаянный крик: «Судьи! Я любил Марину, полюбил и ее ребенка. Передав Николаю Игорька, вы признаете несправедливыми все мои поступки. А разве я из мести, по злому умыслу или какой корысти простил Марине ее ошибку, женился на ней, воспитывал дите?..»