Совсем чужие - [15]

Григорий выскочил из кабины, с силой хлопнул дверцей, подбежал к Николаю:

— Ты что тут крутишься, как вор на ярмарке! — И отшвырнул его.

Дома Григорий, наспех помыв руки, сел за стол. Игорек подобрался к нему сзади, поднялся по стулу, обхватил тонкими ручками шею, зазвенел птичьим голоском над ухом:

— Папа, дай я тебя полюблю, — и влажными губенками приложился к щеке.

— Ах ты, светлячок мой, — растрогался Григорий.

Игорек был светлый, а у Марины и Григория волосы черные. Это Григория огорчало. Анастасия Семеновна чувствовала его тревогу, утешала:

— С мальства все они на родителей не шибко похожи.

— Папа, подуй на мою картошку, а то она горячая, — просил Игорек, усевшись рядом с Григорием и подцепив вилкой со сковородки жареную со свининой картошку.

Марина в открытую дверь зашла неслышно. Не глядя на Григория, села за стол. Супруги ели молча. Анастасия Семеновна недоуменно поглядывала на их мрачные лица.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Шоссе ровной лентой тянулось по лесу. Стройные Вены подступали к самой дороге, покачивали зелеными шапками, будто приветствовали проезжавших мимо, зазывали отдохнуть в тенистой прохладе.

Выскочив из леса, Григорий увидел развернувшиеся перед ним родные поля. И справа и слева от машины скакали рядками зеленые листья сахарной свеклы.

На станции Григорий остановился. От мотора несло удушливым жаром. Он вышел из кабины, размял затекшие ноги, зашел в железнодорожный ларек, купил бутылку лимонада и прямо у прилавка выпил с жадностью всю воду.

— Дай-ка мне еще пачку «Севера», коробку конфет и пряников килограмм, — сказал он продавцу.

На улице Григорий распечатал пачку папирос, закурил. От усталости дрожали руки. С самого утра он нигде не останавливался, спешил домой. Он не предполагал, что в командировке придется пробыть более двух недель. Думал получить из ремонта машину, закупить, что наказал директор, и домой. Но не вышло. Пока какую вещь достанешь, намыкаешься. Теперь осталось немного. Два километра по грейдерной дороге — и в совхозе.

Выкурив папиросу, он сел за руль. Машина тронулась с места и накренилась набок. Приоткрыв дверцу, Григорий выглянул. «Яма. Ничего, вылезем». Неожиданно он увидел Марину. Она выбежала из-за угла почты и направилась к вокзалу, махая кому-то рукой.

Григорий выключил мотор, вылез из кабины.

Белая кофта Марины мелькнула на миг в привокзальной толпе и исчезла. С грохотом надвигался на приземистый кирпичный вокзал поезд. Но словно в последнюю минуту пожалел, проскочил мимо. Паровоз пустил пары, будто отдувался от усталости, остановился.

Григорий с разбегу перескочил порожки и, оказавшись на перроне, пронизал глазами толпу, разыскивая жену. С разных сторон его толкали мешки, чемоданы, плетеные корзинки. Но он не обращал на них внимания. Его взгляд метался по перрону. Вдруг глаза впились в хвост поезда. Марина приподняла узкую юбку и — голым коленом на подножку последнего вагона. Потом взяла чемодан, который ей подал человек в сером костюме, и скрылась в вагоне.

Григорий рванулся с места, петляя среди сновавших туда и сюда людей, побежал к последнему вагону. Но поезд тронулся. «Куда же она поехала?» — разгадывал он. С нарастающей скоростью проплывали перед ним вагоны. Вот пронеслись и открытые окна последнего. Марины — не видно. Его охватила тревога: «Не случилось ли чего дома?»

Быстро возвратился он к автомашине, резко надавил на стартер. Машина будто выпрыгнула из ямы, набрала скорость и вскоре оставила позади станцию.

— Папа, ну где ты так долго был? Я тебя заждался! — слышался ему издалека звонкий голос Игорька. Он всегда его ждет. Много у него с отцом дел. Там, в уголке, где отвели Игорю место для игрушек, лежит недостроенный самолет, а в сенях — дрожки без колес. Ждет ли он его теперь? Не забыл ли? Сам Григорий частенько его вспоминал в командировке. Иногда он во сне чувствовал, будто Игорек был рядом, садился верхом и скакал: «Гоп, гоп…» Григорию хотелось повернуться на бок, но он боялся, как бы не упал Игорек. Вдруг вскакивал и — рукой по постели. Но никого: приснилось.

Приехав в село, Григорий сразу направился домой. Высокий тополь встретил хозяина радушным шепотком листьев. Разбросав по сторонам сучья, он будто распрямил богатырские плечи, гордился своей могучей силой и красотой. А рядом с ним наклонилась чахлая березка с кривым коленцем, посаженная Мариной после свадьбы.

Григорий подошел к дому. На двери висел большой навесной замок. «Куда они ушли?» Бегом бросился к школе. Поднялся на крыльцо, застучал каблуками по коридору и рванул дверь. В квартире — тишина. Через открытое окно передней комнаты слышно было, как во дворе тети Маши кудахтала курица. Страх овладел им, почти такой же, как там, за рекой, в лесу, когда отца придавило спиленным деревом. Тогда мужики для армии заготовляли лес. Отец ничком уткнулся в траву, стонал протяжно, глухо. Григорий снял с него фуражку. Клок мокрых волос прилип ко лбу. Отец открыл помутневшие безжизненные глаза, тихо-тихо попросил:

— Сынок, дай водицы…

А к вечеру он умер.

Предчувствие беды сковало Григория. Он медленно подошел ко входу во вторую комнату, вяло сдвинул портьеры.