Современный итальянский детектив. Выпуск 2 - [2]

Как мне объяснили, что-то сломалось в проекционной, то есть сегодня я против обыкновения спешила напрасно, поэтому у меня сразу возникла мысль: а не спуститься ли вниз, чтоб поставить нормально машину, а то я, как всегда, примостилась на бровке тротуара. Но осуществить эту затею мне помешали две вещи: во-первых, Лучилла Терци царственным жестом вручила мне сценарий фильма «The Diamond-Hearted Man»[2] (я взяла его с собой в свое импровизированное убежище, и по ходу дела буду из него много и дословно цитировать), а во-вторых, я обняла милую Эстер Симони, ставшую за последнее время еще стройнее, и ощутила при этом такую нежность, какую ее властный голос и решительные повадки не могли внушить больше никому из присутствующих. Мы знакомы, наверно, лет двадцать, я помню ее с детства, она часто бывала у нас в доме, играла с моей матерью на одной сцене, они вместе ездили на гастроли — и все такое прочее. Я заметила, что, раз вижу ее здесь, среди нас, значит, в фильме есть большая роль элегантной и очень энергичной дамы.

— Насчет элегантности не спорю, — вздохнула Эстер. — По сценарию ты — моя дочь. А что роль большая, так это громко сказано — один эпизод. Но Мариани клянется, что никто, кроме меня, не сыграет… Я думаю, он всем так говорит, а?

Наконец-то нас пригласили занять места.

Человек, вошедший, когда уже погасили свет, и севший рядом со мной (он шепотом представился: Массимо Паста — и протянул мне руку), был моим партнером по дубляжу во многих фильмах, однако мы никогда не встречались: каждый записывался сам по себе, на разных дорожках. Я повернулась к нему и ответила на рукопожатие.

— На этот раз я попросил, чтобы мы работали вместе, — добавил он тихо, — было бы глупо продолжать оставаться друг для друга какими-то призраками.

Последняя фраза меня поразила; однако экран уже заблестел так ярко и контрастно, что я лишь через секунду сфокусировала свой взгляд на ночном пейзаже с заснеженными лесами и холмами. Камера была установлена в достаточно низкой точке и перемещалась вслед за машиной — длинным черным лимузином, который мчался по пустынному шоссе.

Появилась надпись: Коннектикут, 1983, затем сосредоточенное, прекрасное лицо девушки, сидящей за рулем. За кадром раздался хриплый женский голос:

— Drive slowly, Melody. Please[3].

Судя по тону и по тембру голоса, это была мать. Затем лицо ее появилось на экране: искрящиеся синие глаза, круглое, полное упрека лицо, укутанное в темный мех (самые удачные роли Эстер, такие, как Джесси Ройс Лэндис или Анджела Лэнсбери):

— I don’t want to spend the night in the car[4].

— Yes, mother[5], — равнодушно ответила девушка.

— If your cousin had come, at least…[6]

— You know he doesn’t like parties[7].

— Oh. Food and conversation were both exquisite tonight. He’s a snob[8].

Вдали начал вырисовываться контур большого, погруженного в темноту дома — сплошные покрытые снегом башенки. Мелоди прошептала:

— Look… why is it all so dark?[9]

И именно в этот момент за утонувшим в темноте окном блеснула красноватая вспышка выстрела, а через несколько секунд еще одна.

Мелоди побледнела. Прибавила скорость, но задние колеса заскользили по льду, машина долго пыталась выровнять ход и в конце концов застряла на обочине. Мать, тоже белая как полотно и буквально онемевшая после пятой или шестой попытки сдвинуться с места, была на пределе. Мелоди вышла, подбежала к увязнувшему колесу и подложила под него свое замшевое пальто. Когда она снова садилась в машину, то еще раз взглянула на дом, погруженный во мрак и не подающий признаков жизни. Усевшись за руль, она переключила на бо́льшую скорость. Первая попытка не удалась, но наконец колесо сдвинулось с места. Машина рванула вперед. Вдруг из глубины до меня рикошетом донесся сухой звук — я не ожидала такого предательски брошенного камня в стереофоническом исполнении, но, в общем, за то я всегда и любила кино; гонка Мелоди по снегу, который на каждом повороте освещали желтые фары, становилась лихорадочной, да еще этот дом, казавшийся все более внушительным, хотя ничуть не приблизился.

Вот он снова возник за высокими деревьями, на некоторое время скрывшими его из виду, — весь из белого камня, засыпанный снегом, — наверняка у его создателей были самые мрачные мысли, и это ощущение усилилось, когда Мелоди, стремительно взлетев по ступеням к входной двери, обнаружила, что она взломана. Мать догнала ее, держа в руке совершенно не нужный ключ, и вслед за ней погрузилась в темноту.

— Joe!

В глубине прихожей поблескивало пламя камина; послышался странный хрип. Девушка метнулась туда и в трепетавших бликах огня увидела мертвенно-бледного старика, лежавшего в кресле. Вся грудь его была в крови, из нее вырывалось предсмертное хрипение.

Они приблизились к нему.

Старик открыл глаза. Поднял руку, показывая на пустые шкафы.

— The Cellinis… — воскликнула мать, вся в слезах, — the whole collection!..[10]

Старик сделал ей знак замолчать, затем повернулся к Мелоди.

— Joe… — пробормотал он чуть слышно. И больше ничего не смог добавить.

Мелоди, оставив рыдающую мать, выбежала из комнаты, кинулась вверх по лестнице, по галерее и оказалась в кабинете. Опрокинутая лампа удлиняла и увеличивала тени. Пятна крови вели к спальне.