Современный итальянский детектив. Выпуск 2 - [100]

Криминалисты и психиатры в один голос заверяли, что преступник страдает Эдиповым комплексом в гипертрофированной форме: двойственное отношение к женщинам и острая ненависть к мужчинам. Его стремление застигать врасплох влюбленные парочки говорило, с одной стороны, о бессознательном отвращении к половому акту и, с другой — о полной неискушенности в области секса.

Много внимания уделялось и его фетишизму, ведь, вырезая куски кожи на лобке и груди, он вел себя как самый настоящий фетишист. Знал, что жировой слой не сохраняется даже в спирту и формалине, и подготавливал останки для хранения. В подтверждение этой гипотезы на месте последнего убийства нашли обрезки жировой ткани.

При всем при том речь в данном случае идет не о дубильщике кож или охотнике, а именно о человеке образованном, читающем эротическую литературу — отнюдь не порнографию (в качестве примеров приводились «Одиннадцать тысяч палок» Аполлинера и «Сочинения» маркиза де Сада).

Энеа спустился позвонить в бар под конторой. Теперь он был окончательно уверен, что секретарша нотариуса подслушивает его разговоры, а в мастерской у Джорджа телефона не было. В баре набилось полно народу, стоял невообразимый шум. Кассирша смерила его пристальным взглядом (лицо было ей знакомо) и тут же отвела глаза.

— Алло, Каламбрина?

— Господи, неужели Энеа!

— Да, это я.

Он вдруг пожалел о своем порыве. Каламбрина, чего доброго, подумает, что он пытается переложить на ее плечи груз, который обязан нести сам.

Каламбрина словно почувствовала его замешательство и сама приступила к делу:

— Ну, раз звонишь ты, значит, что-то случилось не с тобой, а с Матильдой? Что?

Может, он немного преувеличивает, начал объяснять Энеа, но ему кажется, что за последнее время мать сильно сдала. Не выкроит ли Каламбрина часик, чтоб навестить ее и уговорить показаться врачу? Художница обещала, но почему-то это совсем не успокоило Энеа.

Он вошел в кабину лифта с тем, чтобы подняться обратно в контору, хлопнул застекленными дверцами, постоял секунду в нерешительности, потом снова открыл их. Впервые он решил не явиться утром на работу. Интерес к делу в последнее время угас, а поведение патрона и вся обстановка в конторе донельзя его раздражали. Выйдя на улицу, Энеа опять немного помедлил, хотя уже знал, куда направляется.

Звоня в дверь однокомнатной квартиры на улице Ренаи и слыша, как поворачивается в замке ключ, он невольно улыбался. Но улыбка застыла на лице, когда он увидел перед собой волосатого, совершенно голого парня. Тот бросился в комнату и юркнул под одеяло рядом с Нандой. А Энеа так и остался стоять на пороге, не позаботившись закрыть дверь. Девушка оторвала голову от подушки.

— Ну, чего стал? Входи быстрей — холод собачий!

Энеа запер за собой дверь и облокотился спиной о косяк.

Видя его растерянность, Нанда фыркнула. Потом выскользнула из-под одеяла, тоже в чем мать родила, и бросила парню:

— Убирайся, хозяин пришел.

Тот глухо ругнулся, но встал, нацепил на себя какое-то грязное тряпье и тут же вышел, помахав Энеа рукой на прощанье.

— Хочешь кофе? — спросила Нанда, натягивая красный халатик, который он купил ей, когда она лежала в больнице.

Энеа не ответил.

— Чего это ты пришел в такое время? — поинтересовалась девушка. — Разве тебе не надо на службу?

На столе лежали шприц, ложка и половинка лимона. Нанда проследила за взглядом Энеа.

— Надеюсь, ты понял, что ничего страшного не произошло, — пробурчала она. — Вчера вечером мы ширнулись и продрыхли, пока ты нас не разбудил. Марио совсем замерз — ему некуда было идти.

Поскольку Энеа продолжал молчать, Нанда медленно переместилась в угол кухни, взяла с плиты грязную кофеварку, вытряхнула кофейную гущу в раковину, размазала руками по дну, невидящим взглядом посмотрела на маленькую сушилку. Потом подошла к нему вплотную, заглянула в глаза.

— Знаешь, — пробормотала она, — уж лучше бы мне умереть.

— Ну, не знаю, не знаю, — сказал Джордж, поглядев на Энеа поверх очков. — Я всегда считал, что лучше смерть, чем одиночество, однако же всему есть предел. Если б ты смог… — Он опять посмотрел и покачал головой. — Но нет, ты не сможешь.

Они сидели в трактире «У Джино», и англичанин ложкой уплетал фасоль, склонившись над тарелкой так низко, словно боялся, что еда убежит.

— Я говорю, всему есть предел. — Он перетирал фасолины языком, стараясь не дотрагиваться до них зубами. — Так что ты думаешь делать? Собственно, ты ведь с самого начал знал, что она собой представляет.

Энеа был так расстроен, что не мог вымолвить ни слова, только в отчаянии взирал на Локриджа, как будто тот мог ему хоть что-нибудь объяснить. Хотя и понимал, что все сентенции англичанина скорее касаются отношений того с Лукой, чем их с Нандой.

— Разве может человек смириться с тем, чего не понимает? — наконец выдавил из себя Энеа. — А я, ей-Богу, не понимаю.

— Естественно! Это типичная наша ошибка. Мы хотим, чтобы люди, другие, не такие, как мы, подстраивались под нашу культуру, наше воспитание и тому подобное — а это иллюзия. Может, для Нанды лечь в постель с первым попавшимся парнем так же естественно, как для меня есть вот эту фасоль.