Современный итальянский детектив. Выпуск 2 - [98]

Он посмотрел на свои узловатые, в синих прожилках руки, сложенные на коленях, а затем вдруг пристально уставился прямо в глаза Матильде.

— Вот что, моя дорогая, ты бы поостереглась своих ночных фантазий. В определенном возрасте это опасно — затягивает, знаешь ли. Ты еще относительно молодая женщина и не должна доводить себя до такого состояния. Оставь это древним старцам, как я, чей удел томиться ночами без сна и думать о смерти, тем самым ускоряя ее приход.

Андреино понимал, что все это пустые, бессмысленные слова, но ему нужно было время, чтобы охватить разумом то чудовищное, что пыталась сообщить ему Матильда. Он не был уверен в том, что правильно понял ее. Однако намек уж слишком прозрачен: сын бродит в новолуние по улицам! По телу нотариуса побежали мурашки. Ох, уж лучше бы она не уточняла! Хотя он чувствовал, что Матильда больше ничего не скажет, но на всякий случай решил не задавать наводящих вопросов.

Боже, как трудно выдержать ее взгляд — неподвижный, пристальный и словно потухший! Андреино встал, подошел к шкафчику в углу, достал оттуда бутылку коньяка. Жестом предложил Матильде и, когда та отказалась, плеснул себе немного в рюмку, взятую с верхней полочки.

И теперь уже сел не в кресло, а за письменный стол, установив между ними тот барьер, которого раньше хотел избежать.

И все же, подумал он про себя, нельзя отпустить ее вот так, без совета, без напутствия. Нотариус до мозга костей, Андреино Коламеле никогда не бросал начатое на полдороге.

— Видишь ли, Матильда, — произнес он, тщательно подбирая каждое слово, — любое преступление совершает человек, связанный некими социальными, семейными и прочими узами. Поэтому, когда личность преступника установлена, в дело невольно оказываются вовлечены другие люди — родственники, друзья… Вот ты полагаешь, что кто-то может все предвидеть и помешать осуществлению преступных замыслов. Но так ли это? Каждый отвечает за собственные поступки, и только за них. А для всего остального нужны точные доказательства, иначе правосудие теряет смысл. Точные доказательства, понимаешь? Без них можно ни за что погубить жизнь человека, и не одну.

— Их уже немало погублено, — возразила Матильда.

— Ты права, но знаешь, если бы все эти девицы сидели дома, как в прежние времена, а не шлялись по ночам Бог знает где, так ничего бы с ними и не случилось.

Матильда промолчала, и Андреино, ободренный, пустился в дальнейшие разглагольствования, дабы оградить себя раз и навсегда от намеков подобного рода.

— Так, теперь об Энеа. Я не думаю, что ему угрожает какая-то опасность. Конечно, у него в голове много всякого поэтического вздора, но все же эта голова крепко сидит на плечах.

И, уже позабыв о том, что говорил раньше, он яркими мазками набросал портрет Энеа, на котором тот выглядел этаким воином, вооруженным не только книгой, но и сверкающим мечом в придачу.

Она догадалась, что Андреино все понял и говорить больше незачем. Однако нотариус, видимо, не собирался заканчивать разговор. Вновь обретя уверенность, он обошел вокруг письменного стола и снова уселся напротив Матильды.

— А ты подумала о том, что произойдет, если этого беднягу — я только так могу его называть — схватят? Ведь он, говорят, принадлежит к древнему флорентийскому роду — представляешь, что станется с этой семьей? Их будут склонять на каждом углу, они на улицу не смогут показаться! Из-за паршивой овцы, из-за несчастного урода вековая слава и гордость будут перечеркнуты. К тому же, — он с заговорщическим видом наклонился к ней, — как знать, может, его кровожадный пыл уже угас? Ведь если посчитать, сколько времени прошло с первого убийства, то сейчас ему не меньше пятидесяти. Организм изношен, годы наверняка дают о себе знать…

— Дай-то Бог! — прошептала Матильда.

Она, как ни странно, ушла успокоенная. Андреино еще раз поддержал ее. Ну конечно, без точных доказательств нельзя. К тому же очень возможно, что все эти ужасы скоро прекратятся сами собой: у преступника иссякнут силы.

Нотариус же пребывал в нешуточной тревоге. Матильда взвалила на него проблему, которой ему только и недоставало в его-то годы. Единственное утешение: точки над «i» все же не расставлены.

Разумеется, образ Энеа — воителя и поэта, — нарисованный Коламеле, был далек от реальности. И тем не менее настоящий Энеа способен был заметить, что вокруг него творится что-то странное.

С некоторых пор Коламеле вдруг взял манеру по утрам лично приносить ему текущие дела. И, отдав все распоряжения, мерил его долгим и пристальным взглядом своих подслеповатых глаз.

Или же, опершись руками на письменный стол, заводил какие-то дурацкие, никому не нужные разговоры.

— Тебе выпала честь принадлежать к знатному роду, и это в известной мере накладывает на тебя обязательства. Твое поведение должно быть безупречно, чтобы у людей не возникало ни малейшего повода для сплетен.

В окружении Энеа все предпочитали иносказания и недомолвки ясности и определенности, однако сам он так и не выучился этому Эзопову языку. Поэтому сидел и терпеливо ждал, когда его шеф либо соизволит высказаться без обиняков, либо удалится, предоставив ему наконец заняться работой.