Современный грузинский рассказ - [20]

— Конь отвязался! — кричит из-за арбы пристроившийся по нужде лезгин.

— Где теперь достану такого коня, вчера на нем скачки выиграл! — сетует пьяный тушинец, бессмысленно глядя на веревку, свисающую с арбы.

— А мое седло тут, — осматривается окосевший лезгин.

— Э-э-э! Где конь? — закричал вдруг удивленный тушинец, потрясая руками. На его крик потянулись, шатаясь, несколько человек, жаждущих драки, как это всегда бывает после столь обильного возлияния…

— Куда ему деться? Может, в овраг спустился на водопой.

— Ух!

— Глаза протри, тушинец, следов не видишь, что ли?!

— Э-э-эй! Куда пропал конь?! — орет окончательно пришедший в себя тушинец. У всех разгорелась страсть погони, загалдели люди, начали угрожать кому-то, вот-вот разбегутся в поисках коня, но тут из лесу, на прямую, как струна, дорогу вырвался горский конь с незнакомым всадником. Полная злобы и азарта замерла толпа, остолбенело стоит и смотрит.

Всадник не видит толпы, издали народ кажется продолжением ограды; весь во власти неукротимого движения, седок бессилен перед разъяренным жеребцом. Гигантским белым кораблем вырастает из-за холмов прекраснейший и величественный храм Алаверди, наплывает на скачущего, как на утлую плоскодонку неожиданно выступившая из тумана громада океанского лайнера. Ничем не остановить корабль. Гурам не в силах сдержать коня. Громоздится Алаверди, словно хочет проглотить его, как вдруг бешеная сила выносит всадника в развернувшийся неожиданно простор, и на краю равнины видит он удивленные лица толпы.

С роковой быстротой исчезает белый храм.

— О-ох! — кричат вскочившие с мест, превращенные в один возглас люди. Они увидели, как сорвались в овраг, подобно каменной глыбе, конь и всадник.

— Ау-у-ах! — несется со всех сторон десятикратно усиленный рев. Невредимый всадник, вырвавшись из оврага, еще быстрее несется на толпу. Мгновенно, почти под копытами коня мелькнул острый нос женщины в черном, косы, широкие бедра девушки, застывшей в танце, зурнач с надутыми щеками, тощий барабанщик… Барабан вырвался из рук музыканта и с треском, похожим на залп, лопнул, вспоротый камнем. Подобно утесу вырастает окруженный друзьями лезгин с ярким кинжалом в руке. Прямо на него несется гулко скачущий конь.

Гурам не в силах сдержать коня, перекосившееся лицо лезгина вырастает в десятки, в сотни раз и… молниеносно отлетает в сторону.

— У-ууух! — оседает конь, в раздутые легкие которого вонзился лезгинский кинжал. На несколько мгновений взлетает Гурам, дважды перевертывается в воздухе и видит — несется за ним тот человек, мимо которого промчался конь. За ним бежит тушинец, хозяин коня. Бегут товарищи тушинца, бегут и все остальные. Теперь уже без коня мчится Гурам. Врывается в ограду храма. Мелькают перед ним пятна людских лиц, с темными провалами ртов, возникают и пропадают, словно недавно перед конным, шарахаются в стороны и, слившись, с криком устремляются в погоню. Он почти натыкается на ухмыляющуюся горбоносую морду торгаша. Сильным ударом головы отбрасывает его Гурам со своего пути. Перепрыгивает. Безудержно, совершенно потеряв рассудок, вбегает в храм. Молчание сводов оглушительнее воплей, но через мгновение криками будоражится храм до самого купола. С гиканьем травят Гурама. Около знаменитой винтовой лестницы Алаверди, перед иконой божьей матери молится, не поднимая головы, женщина. «За них помолись, мать, а я сам о себе позабочусь», — думает беспричинно обрадованный Гурам, четырьмя прыжками преодолевает двадцатиступенчатую светлую лестницу и пропадает в закоулках темных переходов. В темноте он чувствует за спиной злое сопение, топот, и странный задор и чувство удовлетворения овладевают им.

Чем выше, тем больше сужается и давит свод. Впереди — тьма, сзади — мохнатая папаха задыхающегося преследователя застит свет. Бежит Гурам по ступеням, вьющимся вверх. Грубые, писклявые, сиплые голоса преследуют его по пятам.

— Сиух, сиух! — задорно свистит Гурам назло усталым преследователям.

— Кончится лестница, поймаем! — сердито обещают ему. В вековой, пещерной тьме голоса множатся эхом, и вдруг его ослепляют яркие солнечные лучи, взметнувшиеся вверх с кахетинской земли. С разбегу замирает Гурам перед узким окном. Лестница кончилась, и он протискивается на скользкий покатый купол. Задыхающийся, он только сейчас осознает, что грозит ему. Совсем рядом сивушное дыхание преследователя, вооруженного кинжалом. Дрбриддд! — колотит он ногами по кровле купола, резко отклоняется от окна, пропуская в тоннель поток света. Перед преследователем, бежавшим в темноте, освобождается вдруг ослепительное окно, и слышатся удары катящегося предмета.

— И-уух! — в ужасе вскрикивает тот, застыв с нацеленным кинжалом. — Скатился вни-из!

Этот душераздирающий крик, повторенный тысячами других голосов, катится по ступенькам лестницы. Все разворачиваются, устремляясь вон из храма. Испуганный преследователь, словно сорвавшийся с дерева медведь, рушится по лестнице. Разыгралось куцее воображение: мерещится ему, что настигает его разгневанный святой Георгий на белом коне. «Вай!» — вопиет удирающий и в ту же секунду, поскользнувшись, катится вниз. Вскочил, несется, в ужасе взывает к богу: «Ой, Христос, спаси и помилуй!»