Современный грузинский рассказ - [169]

Довольный гостьей, Бери вновь вышел на холм. Перед ним как на ладони лежала вся округа. С глухим шумом бежала Арагви в зеленых берегах. Ниже по течению, у поворота в ущелье, раскинулась большая деревня; в той деревне колхозная контора, самое видное здание — белое, высокое, кирпичной постройки.

Вдруг счастливая мысль осенила Бери — пойти в контору и попросить у председателя колхоза путевку в какие-нибудь такие края, где растут хвойные леса. Там уж наверняка оживет его ель.

Бери так обрадовался этой возможности, что, забыв о боли в сердце, пустился бегом под горку.

Председатель колхоза сидел у себя в кабинете.

— Путевка мне нужна, — сказал Бери.

— Какая путевка, куда? — удивился председатель.

— Куда-нибудь, где хвойные леса.

— У нас и здесь работы хватает, — сказал председатель.

— Знаю, — ответил Бери.

— И хорошо, что знаешь.

— Может быть, выделите все-таки?

— Где я ее возьму?

— Найдите, мне очень нужно.

— Что пристал, слушай, прописали тебе уколы, лечись, зачем отказываешься?

— И ты с ними заодно?

— Я сам по себе, и незачем упрямиться.

— Что я, виноват, если она выросла!

— Выросла! Принялась! В самый раз лесное хозяйство тебе на собственном хребте завести, разные там яблони, груши дикие, мушмулу. Потом и дичь расплодить. И как повадятся туда браконьеры и порубщики, опять же ко мне беги, лесничих с окладом требуй, егерей. Да о виноградниках не забудь, виноград по осени давить будем, вино пить, жить-поживать… Нет у меня путевки, и давай кончай людям головы дурить, делай что велят. Не думай, что я со слов твоей жены говорю, это мое личное мнение: изведи-ка ты поскорее эту ель.

Что тут было говорить? Бери молча покинул контору и пустился пешком вниз по течению Арагви.

Дорогу на Боржоми он спрашивал у встречных. При виде ели на плече Бери народ косился на него как на сумасшедшего.

В Боржоми Бери не пустили в гостиницу. В санаториях же не нашлось места для посторонних.

Недолго думая Бери поставил в еловом лесу шалаш и дни напролет прогуливался там с елью.

Неделю спустя ель ожила, зазеленела, заиграла хвоей у щеки Бери.

Потом быстро пошла в рост. Скоро Бери почувствовал, как уже в груди у него переплетаются ее корни. Теперь он словно бы слышал ее, улавливал ее мысли, понимал, о чем она переговаривается с другими деревьями. Он чувствовал, что в нем теперь стали жить две души, и его смутно томила их таинственная тяга друг к другу.

К концу первого месяца вытянувшаяся над головой Бери, окрепшая ель приветствовала щебечущих на своих ветках птичек.

Бери соскучился по жене.

Соскучился по Джгунаи.

Ему не терпелось гордо пройтись с этой рослой елью по всей деревне. Не терпелось заверить лесничего, что не забыл про обещанные ему шишки.

Он решил добираться до дому лесами. Во избежание нежелательных встреч с людьми он решил идти пешком. Попрощался с елями и тронулся в обратный путь.

«Послание к елям!

Пишу вам уже из родной деревни. Чувствую себя хорошо. Часто гуляю по лесу. Мои односельчане чураются меня. Стали неразговорчивы при встрече. Единственный, с кем я могу говорить по-человечески, это наш лесничий. Я обещал ему дать первых шишек. Видно» человек он жадный, никак не может примириться с тем, что я ель, то и дело попрекает — почему, дескать, черешней не уродился. Должно быть, большой охотник до ягод.

Гулял я и сегодня. Жена моя всегда рядом со мной. Она боится, как бы ствол на моем плече где-нибудь у края пропасти не перетянул меня вниз.

Она покорилась судьбе.

Джгунаи переселился из наших краев, ни разу у нас не показывался. Я скучаю по нему, прежде мы были хорошими друзьями.

Недели две назад я танцевал на свадьбе с одной молоденькой девушкой. Ох и красивая же была, стройная, как елочка в вашем лесу.

Есть у нас в деревне один пьющий человек. Стоит ему напиться, как хватает топора точит лезвие и приговаривает:

— Сейчас срублю Бери! Бери сейчас срублю!

Стараюсь держаться подальше от него.

Какой с пьяного спрос, возьмет и в самом деле всадит в меня топор.

Деревья в нашем лесу начинают желтеть. Они удивляются, что я не теряю свой зеленый наряд, но более всего их томит недоумение — как это мне удается перемещаться с места на место?

Им, наверно, кажется, что я послан небом, и потому благоговеют передо мной.

Когда я говорю, что я такой же земной, как они, не верят:

— Если ты родился, подобно нам, на земле, почему ты двигаешься, не стоишь на месте, как мы, почему не роняешь свой убор к зиме и вечно зеленеешь невиданными своими листьями?

Что им сказать?

Как объяснить?

Вот клен, тот еще может понять кое-что, остальные же не принимают на веру мои слова.

Мне не хочется смущать лес, вселять в него сомнения, хорошо бы не ходить туда вовсе, но не бывать там я уже не могу. Стоит в самой чащобе лесной молоденький бук; дня, кажется не проживу, если не увижу его. Он так колышется при моем появлении, похоже, и сам дожидается свидания со мной. Однако жена моя хмурится, и сейчас мне приходится обходить свой бук стороной. Все может человек, боюсь, как бы она не подговорила того пьяницу с топором. Что им стоит срубить какой-то там бук.

Мои земляки, под стать деревьям, тоже, кажется, стали заблуждаться относительно меня. Живет на окраине деревни старик. Ни жены у того старика нет, ни детей, ни сестры, ни брата. Один как перст. Раньше жил человек без веры, ушел от людей, построил на отшибе дом, обнес высоким забором, и чужды были ему и горести и радости людские.