Современный греческий детектив - [130]

Вечерние сумерки окрасили небо над Афинами в фиолетовый цвет. Бекас бодрым шагом шел по улице Панепистимиу. Он как будто вернулся во времена своей молодости, когда раскрыл свое первое дело. «Хотели провести старого воробья? — думал он. — Не выйдет!»

Отчего же он так радуется? От сознания выполненного долга? Или оттого, что не позволил себя обмануть? Может, его упорство объяснялось не чем иным, как задетым самолюбием? Он остановился посреди тротуара.

— Нет! — произнес он вслух.

Это раньше, в молодости, он был тщеславен и мог сводить счеты. С годами же Бекас понял, что если в его профессии для чего и стоит стараться, так это для того, чтобы  с п р а в е д л и в о с т ь  п о б е д и л а,  а  з л о  б ы л о  н а к а з а н о.

«Да, старею…» — подумал он.

Давно жена не видела Бекаса в таком прекрасном настроении.

— Ты весь прямо сияешь, не иначе в лотерею выиграл.

— Не угадала!

Бекас засмеялся и вдруг звонко шлепнул ее пониже спины. Таких выходок он не позволял себе по крайней мере лет двадцать.

— Да ты с ума сошел! — ахнула женщина.

— Весна! — ответил он.

На календаре был ноябрь.

Они втроем сидели в том же тихом ресторанчике. Бекас, Макрис и Марина Розину. Бекас поднял бокал. Рецина зазолотилась в ярком свете.

— За освобождение вашего друга.

— Если бы не вы… — Голос у девушки дрогнул.

— Ну-ну, — прервал ее Бекас, — Дендринос прежде всего обязан горничной, своей памяти и вам.

Девушка непонимающе на него посмотрела.

— Не удивляйтесь. Вы сделали для него больше, чем кто бы то ни было. Это вы заставили меня усомниться…

Он уже много раз думал про это. Да, именно ее искренний взгляд, любовь, которая светилась у нее в глазах, и еще что-то необъяснимое заставили его, как он ни сопротивлялся, поверить этой девушке.

— И потом, наш друг Макрис… Ведь он первый заговорил о самоубийстве.

Марина перевела благодарный взгляд на журналиста. А тот, чтобы предупредить слова признательности, готовые сорваться у нее с губ, спросил Бекаса:

— Как думаешь, когда его выпустят?

— Прокурор говорит, что через несколько дней. Они еще артачились, пока не выяснили насчет яда. Показания аптекаря убедили их окончательно. Теперь осталось только соблюсти формальности. — Бекас повернулся к девушке. — Вы ему уже сказали?

Он добился для нее этой награды — первой сообщить заключенному радостную новость.

— Да, сегодня утром. До сих пор не могу понять, как эта женщина…

— Она боготворила самое себя. Это как болезнь, — сказал Бекас. — С детства она привыкла, что выполнялись все ее желания. Красота и миллионы, полученные в наследство, еще больше избаловали ее. А вам она завидовала, потому что вы молоды и наделены тем, чего у нее не было: добротой и способностью любить. Ее бесило не только то, что Дендринос вас любит, но и то, что вы любите его по-настоящему. А ей это было не дано. Она возненавидела вас еще до того, как узнала о своей болезни. А уж когда узнала, то в своей ненависти дошла до безумия. Но безумие это было особого рода — хладнокровное, мстительное. Она твердо решила умереть, потому что предпочитала смерть мучениям. Но мысль, что вы, здоровые, счастливые, влюбленные, будете жить после нее, приводила ее в бешенство. По-своему эта женщина была очень умна. И довольно ловко выстроила свою интригу. Ей нужен был свидетель ваших подозрительных действий, которые она сама же и спровоцировала. Причем не просто свидетель, а профессионал. И она нашла меня. Да, что ни говори, она — чудовище.

— Она очень несчастная женщина, — сказала Марина Розину и повернулась к Макрису. — Скажите, я права?

— Насчет чего?

Журналист улыбался каким-то своим мыслям и не слышал ни единого слова.

— Что с тобой? — спросил Бекас.

— Да вот, думаю.

— О чем?

— О том, что у меня есть потрясающий материал на первую полосу.

ЭПИЛОГ

— «Так возникло это невероятное дело, чуть было не окончившееся приговором невинному человеку. Однако в результате самоотверженных действий полиции и судебных органов истина восстановлена. Известная в афинских кругах госпожа Дженни Дендрину, узнав о своей ужасной, неизлечимой болезни, решила покончить с собой. Однако самоубийство она искусно замаскировала под убийство, с тем чтобы вина пала на ее супруга. Здесь налицо явный психический сдвиг, вызванный сильным душевным потрясением. Профессор-психиатр господин Логотетис, к которому обратился наш корреспондент…» — Супруга Бекаса отложила газету, еще раз взглянув на большую фотографию Дженни в центре страницы. — Красивая женщина.

— Очень, — согласился Бекас. Он по обыкновению отдыхал в кресле после обеда.

— Она не показалась мне сумасшедшей.

— Да, такие люди внешне выглядят вполне нормальными, — заметил Бекас. — Их сводят с ума эгоизм, ревность, ненависть.

— Она ненавидела мужа?

— А заодно и всех, кто останется в живых.

Госпожа Эгантия вздохнула и снова взялась за чтение. Но через некоторое время бросила газету на пол.

— Какие все-таки подлецы эти журналисты!

— Чем они тебе не угодили?

— Даже имени твоего не упомянули!

Бекас поудобнее устроился в кресле и закрыл глаза.

— Полицейский на пенсии все равно что покойник. Но ты не расстраивайся. Когда помру окончательно, они непременно посвятят мне несколько строчек. Мой друг Макрис обещал лично составить некролог.