Современный детектив: Секрет Полишинеля. Остров возмездия. Плата за любовь. Запоздалое признание - [7]

— Нужна связь с милицией, с человеком, которому можно довериться. Если не по этому делу, то по другому. Нужна, понимаете?

— У меня, Леонид Леонидович, с органами были иные отношения. Какое питье и женщины — они меня с работы скинули.

Лапину, кажется, не понравились последние слова, он встал из-за стола, подошел к сейфу, уже знакомому Евгению, открыл дверцу, вытащил несколько опечатанных пачек купюр:

— Их мы даже в ведомость включать не будем. Берите. Двести тысяч. Пользуйтесь ими как угодно, но найдите мне через пару дней человека, который, если не ферзь, то ладья, по крайней мере. Человека, годного на роль консультанта. А теперь пойдемте, я провожу вас. И заодно кое-что еще сообщу.

Вышли к лифту, долго ждали кабину, поехали вниз. Лапин молчал, а Панкин гадал и не находил ответа на вопрос: зачем Леонид Леонидович его все-таки вызывал. Попросить найти мента-консультанта можно было и по телефону, передать деньги — это тоже не горело. Стоило из-за пяти минут разговора тащиться сюда час на машине? Или так будет отныне принято? Лапин захочет — и Евгению придется мчаться через весь город только для того, чтобы поднести зажигалку к его сигарете? Хотя нет, не похож Лапин на такого фраера, лоск любит, но в пределах разумного. А сегодня еще и выглядит паршиво для того, чтоб строить из себя Цезаря. Что он еще сообщить хочет и почему не сделал это в комнате?

— Вы сейчас куда? — заговорил наконец Лапин, когда они остановились уже у машины Евгения — потрепанного, измученного долгожительством ”жигуленка”.

— К Левашову.

— Ах, да, вы же говорили. Вы молодец, Евгений Иванович, я никак не ожидал, что вы что-то раскопаете в этом деле, честно признаюсь.

— Тогда почему же предложили мне заняться им?

Лапин вроде как растерялся, ответил не сразу:

— Я ни на кого из своих не рассчитывал. — Тут же круто сменил тему разговора. — ”Жигуль” еще доперестроечный, да?

— Восемь лет. А у вас нет своей машины?

— В гараже стоит, — он кивнул на ряд железных коробок, выстроенных в глубине двора. — Я ведь долго на Дальнем Востоке служил, прежде чем сюда перед пенсией перевестись. Приобрел у моряков ”японца”. Но езжу на нем только летом — не ахти какой водитель, чтобы по нынешней слякоти судьбу испытывать. А сейчас еще и сердце прихватило… Пока дороги сухими не станут, на автобусах помыкаюсь. Да мне ведь по сути и ездить некуда: мой дом — моя контора! И древние еще говорили: в любом деле не ноги, а голова нужна. А она вроде есть, склероза за ней пока не наблюдается.

— А у меня склероз, — Евгений уже сел в машину и смотрел на Лапина через окошко. — Убейте меня, не помню, чтоб я вам свою фамилию называл. Откуда вы ее узнали, когда ведомость заполняли? И отчество…

— Ну, это… — Лапин замялся. — Будем считать, что это маленькая профессиональная тайна. Ладно, трогайте, темнеет быстро, ехать будет трудно.

— А вы говорили, что сообщите мне еще что-то.

— Считайте, что уже сообщил, — Лапин болезненно улыбнулся. — О том, что у меня есть машина и что я плохой ездок.

Странно, подумал Панкин.

7

Жена Стаса, Зоя, была намного симпатичнее мужа, хотя и заметно старше. Такая могла бы выбрать себе спутника подостойней, и, кажется, она сама знала об этом. Открыв Евгению дверь, смерила его взглядом роковой женщины, кивком попросила войти и лишь потом спросила:

— Вы ко мне?

— Мне нужен Стас.

— Жаль, что не я.

Томная улыбка, опять кивок на дверь одной из комнат:

— Он там.

Повернулась и поплыла, играя бедрами.

Стас в шикарном, расшитом шелком, халате лежал на диване. К халату этому плохо шли грязно-зеленые рваные носки. Он вскочил, увидев Панкина, изобразил на страшненьком лице нечто вроде улыбки. Прижимая, как Библию, к волосатой груди красный альбом с золотым тиснением ”Семейное фото”, крикнул в дверь:

— Зайчик… Зоя, это Панкин, я тебе говорил… Ты на стол что-нибудь…

— Портвейн, коньяк? — спросили из кухни.

— Спасибо, — тоже обращаясь к открытой двери, сказал Евгений. — Я за рулем.

— Он за рулем, — зачем-то продублировал гостя Стас и сунул в руки Евгению альбом. — Я пойду переоденусь, я быстро.

Фотографии были аккуратно, любовно наклеены на всех страницах. Снимков самого Левашова было мало: три армейских, один из которых — групповой, с надписью внизу: ”Дембель-90” и многочисленными росписями по специально скадрированному для этой цели светлому полю. С десяток фотографий запечатлели его со славным большеглазым парнишкой лет пяти, судя по всему, это были совсем свежие фотографии. С женой Стас ни разу не сфотографировался, хотя основная масса снимков была посвящена ей. Вот она: молоденькая, у микрофона, наверное, поет, вот в компании за ресторанным столиком, вот опять на сцене, вот с мячом в смелом купальнике, дальше — с малышом, с тем самым, с которым увековечил себя и Стас.

Левашов вошел в комнату при полном параде, в костюме и даже в галстуке. Увидел, что гость рассматривает снимки, пояснил:

— Это сын, Павлик.

— Симпатичный парень. Сколько ему?

— Семь. Уже в школу пошел.

Панкин почему-то вспомнил баню и татуировку на предплечье Стаса. В восемьдесят восьмом он страдал по Люде, а не по Зое, хотя бутуз Пашка уже жил на белом свете. Все, конечно, может быть, но…