Современные польские повести - [67]

. Последующие романы я писал уже без всяких затруднений и с виртуозным мастерством. Все они были экранизированы X. Триумфальное шествие отмечалось марками автомашин, от ДКВ-ИФА, «шкоды», «вартбурга», «симки», «рено-дафни», «пежо», «БМВ» до «мерседеса». Его я в прошлом году продал и приобрел «трабант». ХРО же в минувшем году привез себе из Швеции «вольво», но недоволен им. Он говорил мне, что собирается сменить его на спортивную машину «альфа-ромео», С ХРО у нас сохранились сердечные отношения. Иногда мы встречаемся за чекушкой, чтобы посплетничать. Он чрезвычайно боек, разъезжает по всему свету, хранит фотографию, на которой запечатлен рядом с У Таном и, кажется, с ним разговаривает. ХРО можно часто увидеть на телеэкране.

Несколько лет назад он провел по телевидению очень интересную беседу с бизнесменами польского происхождения из США. Был среди них и О’Доудек. О’Доудек вспомнил, что он поляк, когда американские бизнесмены открыли для себя в Польше возможность заключать выгодные сделки.

— А вы, господин О’Доудек? Вы, вероятно, не коренной поляк? — спрашивал его ХРО в телепередаче. — Откуда такая, я бы сказал, ирландская фамилия?

— Я, уважаемый, чистокровный поляк. Моя подлинная фамилия — Дудек. Однако из-за политических преследований мне пришлось какое-то время скрываться, и потому я сменил ее.

ХРО был настолько тактичен, что не стал уточнять, о каких именно политических преследованиях идет речь.

Я с О’Доудеком виделся мимоходом. Он был страшно занят, но, пожалуй, еще более того опасался, чтобы я чего-нибудь у него не попросил. Он говорил со мной только о том, что у нас в Польше всего полно и что живем мы великолепно. Уехал он, не попрощавшись, и оставил записку:

«Важные дела срочно требуют меня в Нью-Йорк, я хотел с тобой проститься, но не сумел найти. Обнимаю, надеюсь, что в следующий раз смогу дольше насладиться общением с тобой. Рысек».

Больше, однако, он не появлялся. Приезжал сюда его представитель, который как-то раз привез мне в подарок от Рысека запонки. Обыкновенные запонки, которые можно купить у нас в «Галлюксе».

Как-то так получалось, что Здзиха после того собрания; я больше не встречал. Успехи моей карьеры сопровождались неудачами карьеры Здзиха. Вскоре его сняли с занимаемой должности и назначили генеральным директором вновь создаваемого крупного предприятия. Но чуть ли не сразу же вслед за этим он отбыл с дипломатической миссией в одну из ближневосточных стран, откуда через полгода его отозвали, сделав директором института геофизических исследований. Спустя две недели его перебросили в Главный комитет физической культуры, там он удержался год. Оттуда перешел в Польское гастрольно-концертное агентство, а спустя какое-то время стал директором эстрадного театра на Побережье, но вскоре ушел оттуда по собственному желанию и начал организовывать концерты на собственный страх и риск. Наконец, он отправился на Запад и больше не вернулся. Никто по этому поводу не предъявлял к нему претензий. Здзих уехал просто потому, что нигде не умещался. Он был жертвой одного из многих конфликтов, свойственных первым послевоенным годам, когда закладывался фундамент Польской Народной Республики. После ратных подвигов в партизанском отряде, куда он под псевдонимом Ходкевич вступил с моим, а точнее француза Э. Д., пистолетом, Здзих попал в регулярную армию, шедшую на Запад, и здесь также проявил себя. Не только в боевых операциях, но и в налаживании жизни на воссоединенных землях. Он был скор во всем, за что ни брался. Настолько скор, что едва ли не обгонял самого себя. На него возлагались большие надежды. Когда война завершилась, он так же искренне собирался посвятить себя мирному труду на благо родины. Однако проблемы послевоенного периода оказались куда более сложными, нежели во время войны. Он искренне хотел бы перемениться, но его натура инстинктивно восставала против этого, что как раз и бросилось мне в глаза на нашем редакционном собрании. Я никогда так и не дознался, в самом ли деле Здзих верил в то, что говорил обо мне. Думаю, да. Все, что происходило в жизни, он быстро сгребал с ее поверхности, а потом с удовольствием облекал в яркую, выразительную форму. При этом он был слишком порядочным, чтобы намеренно вводить кого-то в заблуждение.

Я долго молчал, пока, наконец, Здзих не воскликнул:

— Ну, что? Ты слышишь меня или нет?

— Да, да.

— Порядок! А то здесь телефоны тоже барахлят, как и в Пе-эн-эр. Люди думают, будто здесь сплошные чудеса. Но ты-то ездишь и сам знаешь. Витрины магазинов — да, а сама система — нет. Но поразвлечься можно. Садись в первый же поезд и приезжай!

— Спасибо, что не забыл меня и что позвонил, но приехать, к сожалению, не смогу.

— Никаких «но». Я никаких «но» не признаю. Плюнь на этот идиотский фестиваль и приезжай. Позабавимся на славу, увидишь. ХРО был здесь и признался, что никогда еще в жизни так не развлекался. Он тебе рассказывал, нет? Я ему велел передать тебе привет.

— Да, да. Спасибо.

ХРО даже не заикнулся, что побывал в Мюнхене и виделся со Здзихом.

— Ну, значит, ты уже сам знаешь. Брось к чертям этот дурацкий фестиваль, приезжай, и порядок!