Современные польские повести - [66]

Пока ХРО говорил, Здзих чистил ногти о лацканы пиджака, просматривал какой-то бюллетень на столе, что-то, посмеиваясь, говорил главному, словом, явно давал понять, что он изнывает от скуки, но что он терпелив. Когда ХРО закончил, Здзих еще какое-то время поглядывал в окно, наконец, как бы только что очнувшись, он взглянул на часы и выпрямился. И при этом вдруг сделался необычайно вежливым.

— Извиняюсь, товарищ ХРО, — виновато проговорил он. — Вы кончили, не так ли?

— Да! — смело и решительно заявил ХРО.

Здзих опять взглянул на часы.

— Вот и нам пора кончать. Мое время истекло, поскольку, увы, не только ради вас я здесь, меня ждут товарищи с химзавода. Так вот, товарищ ХРО! Короче говоря: об оккупационной деятельности товарища Дудека я знаю не из передач «Голоса Америки», не по сплетням в варшавских кафе и не по каким-то там непроверенным источникам, как вы деликатно изволили предположить. Деятельность товарища Дудека во время оккупации известна мне, знаете ли, просто потому, что товарищ Дудек был моим подчиненным и доставлял нам оружие. Лично мне, как говорится, из ручек в ручки. Его смелость и полное пренебрежение к опасности порой даже раздражали, и мне подчас приходилось, знаете ли, его за это отчитывать. Особенно отчетливо, знаете ли, в моей памяти запечатлелось одно утро. Сидели мы с товарищем Дудеком в кафе на Вильчей, и я ему говорю: «Слушай, Генек, плохо у нас с оружием и боеприпасами». А товарищ Дудек вскакивает и… Ну, да, впрочем, сейчас, знаете ли, не время предаваться воспоминаниям. Обо всем этом следовало бы тома писать, и я, товарищ Дудек, — тут Здзих обратился непосредственно ко мне, — думаю, что такие тома будут написаны. Ну, как, товарищ ХРО, вас удовлетворяет мое заявление?

— Да, — произнес ХРО тихо и потому вынужден был повторить еще раз.

— Ну, тогда порядок. — Здзих впервые употребил это выражение, но не как прежде, а в обычном смысле. Однако же, сказав это: «порядок», он осекся, наморщил лоб, словно мучительно пытаясь что-то вспомнить, но потом махнул рукой и продолжал: — Итак, товарищи, подведу итог: мне представляется, что костяк вашей редакции здоровый и можно рассчитывать, что вы и в дальнейшем должным образом будете выполнять возложенные на вас обязанности. Что касается товарища ХРО, нет сомнений: он достойный товарищ и его трудно обвинить за проявленную бдительность. Бдительность, знаете ли, никогда не помешает. Я хочу только бросить камешек в огород товарища Дудека. В период оккупации он, знаете ли, всегда рвался на передовую, а теперь решил, видно, что можно капитулировать, устроить себе уютную жизнь, как справедливо говорил здесь об этом товарищ ХРО. Так вот, ничего подобного, товарищ Дудек! Фронт по-прежнему существует, и ты необходим нам на той же передовой. Впрочем, с товарищем Дудеком мы решим надлежащим образом и в надлежащий момент. Благодарю вас, товарищи, и желаю вам и в дальнейшем плодотворно и успешно трудиться.

Он встал и удалился. Мы сидели неподвижно и молча до тех пор, пока с улицы не донесся шум отъезжавшей служебной «Волги». Тогда товарищ ХРО поднялся и сделал заявление самокритического характера. Это была великолепная самокритика. ХРО в тот день еще раз превзошел самого себя.

Через несколько дней я был переведен в Варшаву на должность заведующего отделом литературы одного из журналов. Это был солидный пост, обязанностей мало, квартира у самой Вислы. Одновременно я получил от серьезного издательства договор на роман с предполагаемым заглавием «Как-то утром на Вильчей…». Объем двадцать листов, срок полгода.

Так это все началось. Я действовал безвольно, как автомат. Я и не подумал сказать: нет! И постараться как-то объяснить недоразумение, противопоставить натиску обстоятельств некую собственную версию своей индивидуальности. Нет, мне и в голову такое не пришло.

Мой новый главный сказал мне:

— Вы, товарищ Дудек, не принимайте слишком близко к сердцу редакционную работу. Это ведь просто так. Мы знаем, что вы трудитесь над большим современным романом, которого ждет польская литература. Заверяю вас: наша редакция будет вам подмогой, а не обузой.

Я пришел в ужас: никогда в жизни не пытался я написать роман и понятия не имел, как это делается. Я стал вчитываться в Жеромского, Сенкевича и вообще перелистал всю патриотическую польскую литературу. Я восстановил в памяти небылицы, сочиняемые для Леонтины. Делал заметки, стараясь припомнить также различные сцены из старых немых американских фильмов, а общую схему позаимствовал из романа неведомого автора с неведомым заглавием, изданного в 1921 году, который попался мне в букинистической лавке. Когда я приступил к работе, то понял, что это не так уж трудно. А закончив (473 страницы машинописного текста!), был твердо убежден, что вполне достаточно только захотеть написать роман, остальное приложится. «Роман, которого все ждали», «Новый вклад в сокровищницу польской патриотической прозы», «Будем же учиться, как любить Ее», «О тех, кто сражался за свободу и социализм» — вот лишь некоторые заголовки рецензий, появившихся в печати, когда роман «Как-то утром на Вильчей…» увидел свет. Издания следовали одно за другим. Место в президиуме на торжественных заседаниях. Экранизация романа. Специальная премия на фестивале в ПКМ