Современные куртуазные маньеристы - [16]

Дрожит как холодец расплывшееся тело,

и пальчики дрожат, и пуговки трещат.

Разделась наконец, готова уж для дела.

Лопочет ручеек, пичуги верещат.

И рассмеялся я, как оперный Отелло,

вещички подхватил и резво побежал.

"Что, старая карга, студента захотела?

Прощай, моя любовь, прощай, мой идеал!"

Я утопил в реке Варварины одежки,

потом как зверь лесной прокрался к ней назад.

Смотрю: любовь мою уж облепили мошки,

и комары ее со всех сторон едят.

Тут я из-за кустов завыл голодным волком

и Варенька моя рванула голяком,

вопя и вереща, бежит лесным проселком,

и на опушке вдруг столкнулась с мужиком.

Мужик, не будь дурак, схватил мою Варвару,

на травушку пихнул и ну ее валять.

Я за кустом присел и закурил сигару,

и стал под "ух" и "ах" о жизни размышлять.

О дамы, -думал я, - безмозглые мокрицы.

Зачем стремитесь вы гасить наш лучший пыл?

Не надо рожь косить, пока не колосится,

но надо есть пирог, покуда не остыл.

Иль думаете вы, сто лет он будет свежим?

Увы, он может стать черствей, чем макадам.

Оскар Уайльд спросил, за что любимых режем?

И я спрошу, за что мы губим милых дам?

За то, отвечу я, ломают дамы зубы

об наши пироги, что сами сушат их,

Что с тем, кто в них влюблен, бывают злы и грубы,

опомнятся - а глядь, любовный пыл уж стих.

Стихает огнь любви, и ледяная злоба

царит потом в сердцах поклонников былых.

И в лике мужика Судьбу вдруг видят оба,

и тешится Судьба над трупом чувства их.

Волосы

Я помыл свои волосы модным шампунем,

мои волосы стали сильны и упруги,

так я встретился с новым веселым июнем

и мгновенно понравился новой подруге.

Мои волосы стали сильны и упруги,

я шампунем их пестовал целое лето,

но одно не понравилось новой подруге:

что все хуже и хуже я делал ВОТ ЭТО.

Мои волосы стали сильны и упруги,

мои мышцы, напротив, поникли, одрябли,

и все чаще у ложа желанной подруги

я стоял как дурак, наступивший на грабли.

Моя главная мышца бессильно опала

и ведет себя нынче как дохлый мышонок;

он как крыса хозяйничал в норах, бывало,

в норах самых железобетонных девчонок.

Пусть прелестницы моются модным "Пантином",

"Хед'н'шолдерс", "Эльзевом" и "Джонсонсом" сразу,

ну а тем, кто себя причисляет к мужчинам,

я советую выкинуть эту заразу.

Настоящий самец моет волосы глиной,

он космат и свиреп, и грязней печенега,

за плечами его след шевелится длинный

из летящих с башки хлопьев белого снега.

НОГТИ

Я однажды прочел в страноведческой книжке,

что калмык, чтоб беду не навлечь на свой кров,

не бросает в степи ногти, после острижки,

а под юртой их прячет от глупых коров.

Коль буренушка съест человеческий ноготь,

бес вселяется в смирную душу ее,

ни погладить ее, ни за вымя потрогать

не скотина, а просто лесное зверье.

В общем, есть у калмыков такая примета.

Но не зря на Руси девку телкой зовут.

Ты меня, богача, знаменитость, эстета,

затоптала копытами за пять минут.

Что с тобою случилось, любимая, право?

Ты мычишь и чураешься прежних затей,

мутен взор, как колодец, где бродит отрава.

Ты, наверное, просто объелась ногтей.

Попытался к груди я твоей прикоснуться

ты вскочила, как будто поднес я утюг.

Это ж надо, с принцессой заснуть, и проснуться

с глупой телкой, ногтей обожравшейся вдруг.

Что с тобой происходит, моя дорогая?

Нет моей в том вины. Черт меня подери!

Не от слов и поступков моих ты другая

это ногти скребутся в тебе изнутри,

словно тысячи маленьких гнойных вампиров

изнутри раздирают твой кожный покров...

Не творите себе из бабенок кумиров,

не творите кумиров себе из коров!

Кто б ты ни был- индус, иль еврейский вельможа,

иль опухший от водки сибирский мужик

чаще телке стучи по рогам и по роже,

и от юрты гони ее прочь, как калмык.

ВЛАДИМИР

Замела, запорошила вьюга по граду старинному,

кисеей из снежинок златые укрыв купола.

Я иду сквозь метель осторожно, как по полю минному,

по проспекту, где раньше творил я лихие дела.

Здесь , я помню, на санках катался с артисткой Земфировой,

здесь с цыганкой Маняшей в трактирах я месяц кутил,

здесь я продал жиду скромный матушкин перстень сапфировый,

а потом дрался с ваньками и околотошных бил.

Пил шампанское ведрами и монопольную царскую,

губернатор был брат , полицмейстер - родимый отец.

Было время! Являл я Владимиру удаль гусарскую.

Но всему, как известно, приходит на свете конец.

Полюбил я мещанку, сиротку-подростка, Аринушку,

голубые глазенки, худая, что твой стебелек.

Тетка, старая сводня, спроворила мне сиротинушку

устоять не сумел я, нечистый, знать, в сети завлек.

Патрикеевна, тетка, точь-в-точь на лисицу похожая,

отвела меня в спальню, где девочка слезы лила.

И всю ночь как котенка Аринушку тискал на ложе я...

А на завтра придя, я узнал, что она умерла.

Что причиной? Мой пыл иль здоровье ее деликатное?

Разбирать не хотелось. Полицию я задарил,

сунул доктору "катю", словцо произнес непечатное,

Патрикеевне в рыло - и в Питер тотчас укатил.

Танцевал я на балах, в салоны ходил и гостиные,

сбрил усы, брильянтином прилизывать стал волоса,

Но в столичном чаду не укрылся от глазок Арины я:

все являлась ночами и кротко смотрела в глаза.

Запил мертвую я и стихи стал писать декадентские