Современники и потомки о восстании С.Т. Разина - [9]
Сам того не подозревая, ярый враг восставших Л. Фабрициус занес в свои записи немало весьма ценных наблюдений, позволяющих лучше понять, как действовал механизм повстанческой власти, как много значила воля атамана и как она соотносилась с волей народа. Сквозь черную краску, которую Фабрициус явно не пожалел при изображении разинского лагеря, все же довольно рельефно, хотя и не сразу, проступают контуры исторической правды. И в этом особая ценность воспоминаний голландского офицера.
Свои дни Л. Фабрициус окончил в Швеции. Возможно, одним из тех, кто получил доступ к его бумагам, был крупный немецкий философ, правовед и историк Самуил Пуфендорф. С 1677 г. он был секретарем и официальным историографом при шведском королевском дворе. В его «Введении в историю знатнейших европейских государств с примечаниями и политическими рассуждениями» уделено место и разинскому восстанию[40]. Прямых указаний или ссылок на сочинение Фабрициуса у Пуфендорфа нет, так что он вполне мог базироваться и на прессе. Выступление «бунтовщика» Стеньки Разина, учинившего «много беспокойствия», немецкий историк датирует 1669 годом — тем же, с которого начинаются злоключения Фабрициуса в России. В то же время Пуфендорф ошибочно утверждает, что помимо Астрахани, Разин «покорил» и Казань, и здесь он явно не следует за Фабрициусом, у которого нет этих сведений. Как и последний, Пуфендорф считает Разина злодеем, но это, впрочем, не мешает ему выдвигать народное движение в России второй половины XVII в. в число центральных событий времени царствования Алексея Михайловича.
Записки о событиях, очевидцами которых они были, оставили и члены экипажа сожженного разинцами первого русского корабля «Орел» капитан Д. Бутлер, парусный мастер Я. Стрейс и еще один офицер или матрос из той же команды, оставшийся неизвестным. Все трое выборочно пересказывают основные моменты и наиболее яркие эпизоды восстания, связанные с Нижним Поволжьем и в первую очередь с Астраханью[41]. Однако обличительная струя настолько преобладает в них над повествовательной, что А. Г. Маньков не без оснований даже отказывается рассматривать эти сочинения «иначе, как политические памфлеты, враждебные по отношению к восставшему народу и его предводителю»[42]. Разумеется, ценность их, особенно соответствующего раздела книги Я. Стрейса «Три путешествия», как исторических источников не вызывает сомнений.
К запискам иностранцев, побывавших в России в период или вскоре после восстания С. Т. Разина, помимо упомянутых «Трех путешествий» Я. Стрейса, принадлежат сочинения секретаря шведского посольства Э. Кемпфера, французского автора Ж. Шардена, посла Рима в Москве Я. Рейтенфельса, голландского мемуариста Б. Койэтта[43]. Их произведения уже давно заинтересовали как специалистов по социально-экономической истории, так и историков культуры и географов. В них содержится и обширный этнографический материал. Стрейсу и Рейтенфельсу довелось находиться в России: первому — в начальный период крестьянской войны, когда она только-только занималась, второму — уже при ее подавлении. Поэтому оба включили в свои записки личные впечатления и наблюдения о восстании. Что касается других авторов, то они затрагивают разинскую тему в основном лишь в той степени, в какой она имеет отношение к их пребыванию в том или ином городе или местности и вкупе с иными памятными событиями. Тем не менее, если вычесть из этих своего рода путевых заметок многочисленные заимствования из сочинений предшественников, останется немало любопытных деталей, легендарных и полулегендарных эпизодов, неожиданных фактов, которые отнюдь не сегодня были замечены, по достоинству оценены и прочно вошли в научный обиход. Среди далеких от исторической правды сведений встречаются документальные вкрапления и приложения. Это видно на примере книги Я. Стрейса, в которую включены письма двух его товарищей, а также дневников Э. Кемпфера, где помещен рассказ об экспедиции С. Т. Разина в Персию, записанный со слов некоего участвовавшего в ней казака[44]. Однако в историографическом плане представляют интерес и самые недостоверные и нелепые слухи и измышления, приводимые в этих сочинениях. Ведь они позволяют судить, как интерпретировали и истолковывали разинское движение современники в России, Персии, странах Западной Европы, как формировалось на этот счет общественное мнение, что переходило в устные предания, а что в памяти народа не сохранялось и т. д.
Особняком от других иностранных сочинений стоит магистерская диссертация Иоганна Юстаса Марция под названием «Стенко Разин донски козак изменник…», которая была защищена в 1674 г. в Виттенберге (Тюрингия). Фактически это первый чисто научный труд о восстании Разина[45]. Интерес в европейском ученом мире к народному движению в третьей четверти XVII в. в России показателен сам по себе, а последующие несколько изданий диссертации свидетельствуют, что он не ослабевал. Диссертация была подготовлена Иоганном Юстасом Марцием — человеком, не только хорошо информированным об освещаемых им событиях в России, но и их очевидцем. Работа И. Ю. Марция выдержана строго в принятых тогда традициях и во многом представляет собой нечто среднее между классическим трактатом и исследованием нового образца. Другими словами, это одновременно и научное сочинение в форме рассуждения (часто полемически заостренного), где в принципе определен подход к предмету, и серьезный целенаправленный труд, в котором углубленно рассматривается большой круг вопросов, связанных с разинским восстанием. Вместе с тем со ссылками на известные произведения Павла Иовия, Рейнгольда Гейденштейна и др. здесь дана характеристика России XVI — начала XVII в., а также сделан экскурс в более отдаленную эпоху вплоть до времени скифов. Специально останавливается Марций на происхождении донского казачества, кратко описывает предысторию разинского выступления, а затем переходит к основной части своего труда и сообщает, как от нападений разинцев на торговые суда, захвата Яицкого городка, похода к берегам Персии до взятия Астрахани и других городов и населенных пунктов Поволжья движение все более разворачивалось и нарастало. Последовательность событий у Марция часто смещена, он допускает много ошибок и фактических неточностей, и тем не менее воссозданная им картина восстания отличается полнотой и добросовестной проработкой доступных автору свидетельств и первоисточников, на которые он — когда глухо, когда конкретно — ссылается. Вообще научный аппарат И. Ю. Марция по тем временам можно назвать очень добротным. Он хорошо знает не только средневековую и современную ему литературу, но и произведения античных авторов. При чтении труда Марция напрашиваются определенные параллели с «Анналами» Корнелия Тацита. Влияние римского историка прослеживается, например, в заметном стремлении будущего магистра писать без гнева и пристрастия. В прямых аналогиях, которые ученый муж из Тюрингии проводит между Разиным и Каталиной, в изображении повстанческого атамана деспотом и тираном, а восставших российских крестьян— подлой чернью, склонной к мятежам, угадывается знакомство с речами Цицерона и сочинениями Саллюстия. В то же время в диссертации неоднократно ставится под сомнение верность и преданность царю бояр, от которых, признает Марций, исходит смута в государстве и ненависть к которым в народе непримирима
