Современная югославская повесть. 70-е годы - [33]

Целую ночь мне снится этот сосуд, на который я теперь гляжу с большой высоты, и он кажется мне радужным, удивительно красивым. Надо разглядеть его вблизи, говорю я себе, делаю глубокий вдох и стремительно взлетаю еще выше. Парю. Лечу. Потом спускаюсь. Все ниже и ниже. Замираю в воздухе над этим прекрасным сосудом. Смотрите! Подо мною люди различных рас, различного пола и возраста. Сосуда больше нет. Там, внизу, лишь бесформенный муравейник — черным-черно от людей, мешающих жить друг другу. Они ходят по ногам, по рукам, по головам, плюют друг другу в лицо, стреляют.

Меня охватывает ужас. Что вы делаете? Не нужно, умоляю я, не нужно! Я кричу во весь голос, хотя знаю, что никто не слышит меня, перестаньте! Что вы делаете? Неужели вам непонятно, что так нельзя жить? Успокойтесь, договоритесь между собой, ведь вы люди! Места для всех хватает, почему же вы кидаетесь друг на друга, вы совсем обезумели? Где удивительная гармония сосуда? Ее больше нет, теперь это ад! Что вы творите, аааа? Безууумцы, безууумцы, безуумцы!..

* * *

Оптимизм мой убывает с каждым днем.

Даже по утрам мир уже не кажется мне гармоничным и цельным. Проснувшись, я с трудом открываю глаза, солнце меня раздражает, и во всем теле свинцовая тяжесть. Я не могу понять, откуда это тягостное ощущение, почему я чувствую себя точно рыба, выброшенная на берег.

И потом вдруг вспоминаю: в его состоянии давно нет перемен. Вот и мои силы слабеют. Больной лишает меня их, и я не знаю, где их черпать. Он невольно втягивает меня в свой призрачный мир, в мир своих видений вне времени и пространства.

Смогу ли я следовать за ним? — спрашиваю я себя. Ведь это единственная помощь, которую я в силах ему оказать. Последняя.

Нет. Не хочу думать о том, что будет, если… Я должна находиться в самом центре восьмерки, там, где соприкасаются составляющие ее окружности.

Левый круг. Круг повседневных обязанностей, в нем я вращаюсь машинально. Потому что даже когда все рушится, жизнь идет вперед. И хорошо, что это так.

Беседуешь с посетителями, отвечаешь на истерические телефонные звонки, занимаешься повседневными неотложными делами. Не проходит и часа, как текучка подхватывает тебя и ты ни о чем другом и не думаешь, кроме своей работы.

Но где-то рядом другой круг, громоздкий, мрачный, непроницаемый. Вздохнешь только, вспомнив о нем.

Правый круг — его. Его мир, который сильно изменился, уменьшился за последнее время, утратил связь с реальностью и в который он невольно вовлекает и меня. Когда я возвращаюсь по вечерам домой, мои мысли целиком там, в его мире.

В конце концов, не все ли равно, что подлинно реально и что всего лишь порождение больной фантазии? Ведь реальность так или иначе сохраняется, только сперва ее было больше, вымысла меньше, а теперь, наверное, наоборот.

Когда, собственно говоря, человек умирает? Разве то, что ему сегодня осталось, жизнь?

Да. Это тоже жизнь. Иная, правда, но жизнь. Жизнь, которую он постигает неким глубинным подсознанием, о котором мы мало что знаем. Все реже и реже показывается он на поверхности, и все реже и реже удается ему ухватиться за ту нить, которая нас связывает.

А я по-прежнему надеюсь. Да. Я цепляюсь за соломинку надежды и качаюсь вместе с ней вверх и вниз.

Нелегко. Особенно по вечерам — дома. Квартира живет и дышит. Отзывается его голосом, его шагами по паркету, его тихим стуком в дверь моей комнаты… Выпьешь кофе?

С удовольствием!

Я продолжаю работать, вполслуха прислушиваясь к тому, что делается на кухне. Щелк — зажглась конфорка на плите. Тишина. Наверное, что-то ищет. Вот потекла вода. И опять все стихло. Потом неверные шаги мимо моей двери.

Пора, говорю я себе. Встаю и тихонько отправляюсь на кухню. Мне надо убедиться, что все в порядке. И конечно, в порядке не все. Он насыпал кофе в зернах. Осторожно все исправляю, я не хочу, чтобы он застал меня на месте преступления и понял, что кое-что ему уже не под силу.

Ау! — окликаю его чуть погодя и трижды стучу в тонкую стенку, разделяющую наши комнаты, ау, у тебя кофе выкипит!

Ой, в самом деле, совсем забыл!

Чашечку он держит обеими руками. Не доверяет он им больше.

Такие видения буквально одолевают меня. Стоит мне заняться приготовлением кофе, и я слышу его неуверенные шаги, его голос… а может, я сама уже понемногу схожу с ума?

Вот кресло. Оно пустое, и оно тоже — ожидание. Завтра суббота, говорит оно, завтра ты свободна и можно куда-нибудь пойти. Что ты сказала?

Я ничего не сказала. Только вздохнула.

И окно зовет меня к себе. Подойди посмотри, как он гуляет по двору.

Подойди, ты увидишь, как я твердо ступаю. Кажется, я стал лучше ходить! — весело говорит он. Сама увидишь. Ты останешься у окна?

Я остаюсь. В самом деле, он хорошо идет. Большими шагами, спина прямая. Старается. Знает, что я за ним наблюдаю. Помахивает тростью, постукивает ею.

Далеко ушел, к самой школе. И вдруг исчез! Нет его, нигде нет.

Я по-прежнему стою у окна. На Граде видны маленькие фигурки гуляющих. Во дворе играют дети. Мальчишки катаются на велосипедах. Девочки всякий раз взвизгивают, когда они проносятся мимо.

Он идет. Возвращается. Наверное, забыл, что я торчу у окна. Теперь он идет медленно и мелкими шагами. Сутулый, утомленный. И сердце у меня сжимается в ледяной комок.