Современная венгерская проза - [197]

— Хвала Иисусу Христу, — поздоровалась старушка ритуальной фразой.

— Истинно так, — отозвалась Жофия, чья бабушка также приходила из церкви с этими же словами. И теперь уже нельзя было не спросить: — Как поживаете, тетя Агнеш?

Старушка с отчаянием махнула рукой, бросила на хозяйственный стол молитвенник и стала выуживать из узкого рукава носовой платок. Достала, бессильно опустилась в плетеное кресло и, утирая глаза, всхлипнула.

— И Шанике мы не нужны!

«Вот оно что, — подумала Жофия, — этот родич-студент…» Она потопталась еще в нерешительности с одеялом и книгой под мышкой, потом поняла все же, что сбежать нельзя, и, сдавшись, села в другое кресло.

— Сказал, что невеста у него — будапештская жительница… — Тетушка никого ни в чем не обвиняла, просто вся вдруг поникла. — Она, дочка известного доктора, и слышать не желает о том, чтобы жить на селе. Да он и сам хочет в столице остаться, правда, инженером его там еще не берут, нет места, но он, пока суд да дело, и у бензиновой колонки перебьется… Сказал, чтоб мы продали дом и сад, а он на это в Буде половину виллы купит… а за другую половину, мол, родители девушки выплатят… Они уж и присмотрели одну, как раз продается, ее только в порядок чуть-чуть привести и…

— И?.. Ну, а вы-то?

— Внизу, мол, есть там квартирка — комната-кухня… В старое время дворник в ней проживал… Так что и мы, говорит, вполне там разместимся.

— В подвале, — уточнила Жофия.

— Да ведь как же я здесь-то все брошу? — горько вскричала старушка; она раскинула руки, словно принимая в объятия не только свой дом, сад, колодец с мотором, высокий орех, но обнимая все село сразу. И добавила подавленно, угнетенно: — Я без этого и жить-то не смогу… Да и не захочу уж…

Стало тихо. Жофия, не зная что сказать, закурила сигарету. Она искала про себя хоть какие-нибудь, самые банальные слова утешения, как вдруг заметила, что тетушка Агнеш исподлобья за ней наблюдает. Она ответила ей удивленным взглядом.

— Мы очень полюбили вас, Жофика, — тепло проговорила старушка. — Хороший вы человек… Терпеливая, некапризная.

— Меня?.. — удивилась Жофия, особенно смущенная этим «мы». Выходит, паралитик тоже полюбил ее? Любопытно, за что, да и как он выразил это тетушке Агнеш?..

— Вы тоже вроде как одинокая, — продолжала тетушка Агнеш. — Вот и писем почти не получаете… С тех пор как здесь, ни разочку в Пешт не съездили, значит, не так уж и ждут вас дома-то. А мы видим, что в селе вам вроде бы по душе. И вот, порешили мы с мужем моим, — тетушка Агнеш стыдливо улыбнулась, — предложить вам все имущество наше… с нами вместе.

Жофия была так поражена, что выронила горящую сигарету прямо на голые колени и даже не почувствовала ожога. Ничего не скажешь, предложение было ей приятно. Она так долго жила, словно загнанный зверь, без друзей, без семьи, в вечной тревоге, что привязанность этой старой женщины глубоко ее тронула. Но и напугала — она не желала ни имущества, ни ответственности и, ежели б захотела, могла жить в деревне, то, верно, не покинула бы родного села в четырнадцать лет.

Она попыталась как-то смягчить ответ, перевести все в шутку — пока не придет в голову что-то лучшее, чтобы отказаться, не обидев старушку.

— Тетушка Агнеш, я же стряпать не умею. Мама было научила меня, но с тех пор я уж все позабыла.

— Ничего, доченька, я сама буду стряпать, — замахала руками хозяйка. — А когда уж не смогу, из корчмы приносить станем.

— Да я и мотыжить не охотница. А у вас вон какой сад-огород.

— Так мы и до сих пор нанимали кого-нибудь поденно.

— Я выпить люблю, тетя Агнеш. Можно, пожалуй, сказать, что я настоящая пьянчужка.

— Что ж, мой бедный муж тоже вон весь урожай, бывало, пропьет. А теперь вы пропивайте.

— Я работу мою люблю. Люблю церкви реставрировать. Когда здесь все закончу, придется уехать в другое место.

— Что ж, а на конец недели все-таки домой будете приезжать… Да и к чему уезжать куда-то на край света… Поговорите с господином епископом, сыщут вам работу поблизости, сколько угодно.

У Жофии уже пропала охота шутить. Стихнув, она сказала:

— Мне надо с мамой поговорить, тетушка Агнеш. Ведь и она уж старенькая.

Это подействовало. Старушка встала.

— Поговорите, Жофика, — промолвила она печально и пошла на кухню.

Декан пригласил Жофию к обеду. Как и в первое утро, Пирока накрыла в широкой части веранды. Придя немного раньше, Жофия стала ей помогать. Домоправительница пожаловалась:

— Что-то грызет господина декана! В прошлый раз, как получил он то извещение о смерти, целый день молился. Я уж ждала, когда он попросит у меня крем, которым я руки в порядок привожу, чтоб коленки смазать… И с той поры все пишет, ночи напролет.

— Что делает? Пишет? — переспросила Жофия. — И что же он пишет?

— Понятия не имею. А только приметила я, что из-под двери его все свет сочится. Однажды прокралась в сад да и заглянула в окно: а он сидит за столом, сгорбился совсем, и все пишет… Ох, не к добру это! Бедненький господин каноник, у которого я прежде-то служила, за полгода до смерти вдруг день с ночью путать стал: ночью все ходит бывало, а днем спит… О-ох? — И, погруженная в тревожные мысли о собственном будущем, она, шаркая, поплелась на кухню.