Современная венгерская проза - [163]

Да, он его накажет. Этого скота. Кого не били. Насмех не подымали. Не решались дразнить. И кто не боялся никогда. Не ходил кругами ада. Живет себе просто, поживает. Вегетирует, как в зоопарке бегемот. Жрет, переваривает, рыгает и пускает газы — и время от времени впрыскивает в самку секрет своих желез, чтобы стать за то ее благодарным рабом. Который ведать не ведает, что бывает жизнь содержательней; только животное принимает свою судьбу, а человек бросает ей вызов, бросает — и побеждает, ибо человек рожден для победы. ВСЯ ВЛАСТЬ ЧЕЛОВЕКУ! Власть над Судьбой, Природой, Случаем и над хайдикоподобными рабскими тварями! Да, он накажет эту именуемую Яношем Хайдиком мясную тушу за свой испуг, за ту выжатую страхом гениальную скулящую фразу, которая остановила занесенный над ним кулак; за холодный пот, которым обливался, схваченный в дверях за шиворот и выволоченный на кухню; за внутреннюю дрожь, с какой униженно превозносил шофера до небес; за тот рефлекс, отравивший прекраснейший, пьянящий миг, когда, подставив щеку, он уже думал, будто преодолел свои всегдашние страхи; накажет тем жесточе, что тот не виноват, — не подозревает в своей тупой доверчивости, что Вукович боится и ему порой сверхчеловеческих усилий стоит боязнь эту подавить.

Сдача четвертая, когда тот и съел, кто смел

Испугался Вукович и в ходе начатого в рамках задуманной карательной операции Великого Картежного Наступления, — перед решающим сражением, когда Йолан, отказав обобранному дочиста Хайдику в дальнейшей материальной поддержке, предложила вдруг ее самое поставить против всего выигрыша электротехника. Испугался, сам желая того же, порешив отнять у шофера жену (в карты или так, без разницы), — не из такой уж горячей жажды обладать ею, а просто чтобы ободрать Хайдика до нитки; лишивши денег, лишить и последнего сокровища, предмета общих мужских вожделений, его распрекрасной Йолан, которую (даже блюдя ее право на самоопределение) взял и присвоил; чтоб запомнил навек: он, Хайдик, несмотря на всю свою грубую силу, — жалкий червяк, а Вукович, его нельзя жалеть безнаказанно, нельзя отпускать, скользнув взглядом поверх головы, беги, мол, нельзя махнуть на него рукой; Вукович — противник, могучий и грозный; вот чего ему хотелось, но не в ту минуту, момент был неподходящий, да и не доверял он Йолан целиком. Идея проиграть Йолан в карты могла бы исходить от него, могла бы (по его наущению) и от Хайдика (это идеальный вариант), но только не от самой Йолан; ей зачем-то понадобилось, зачем — Вукович не мог пока установить, разозлить Хайдика, но разъярять шофера как раз в его планы не входило, и он даже не без некоторого уважения взглянул на Йолан: она игрок, возможный партнер, это не исключено, хотя, может, и не такого класса, как он сам, испытав, невзирая на испуг, приятное волнение при мысли, что с Йолан можно сыграть, чем выше ставка, тем рискованней и крупней игра; но заодно подосадовав, чего же раньше не усек, шоферовой силы боялся, а Йолан из виду упустил. Надо пересмотреть стратегию, приобрести в ней союзницу в тактических целях.

До той минуты все шло гладко, в точности по плану.

После приступа черной меланхолии Хайдик вдруг ожил, воспрял, отчасти не желая напрашиваться на жалость, чему он питал инстинктивное отвращение, охотней жалея других, отчасти же потому, что Йолан, как сказано, взяла его за руку, отчего шоферу, когда до него дошло, мир представился в ином свете.

— Тебе, друг, тоже нелегко, — молвил он Вуковичу. — Всем трудно, — добавил он вдумчиво и, высвободив руку из-под ладони Йолан, приобнял ее за плечо.

Та не противилась, и Хайдик просиял. Этого он ждал с того самого мгновенья, как принесла его нелегкая домой в треклятый этот вечер. А Йолан даже придвинулась к нему, гнездясь поуютней, и подала более практичную женскую реплику:

— Жениться бы тебе.

— Зачем? — ответил Вукович неожиданным выпадом. — Все равно больше двух недель ни с одной не выдержу.

— Чего же разнылся тогда? — вскинулась Йолан. — Ишь ты: жалуется, как ему одиноко, а жена в тягость А ей-то на что ты такой, себя одного любишь, попрыгунчик!

Хайдик обрадовался еще больше. Налил сразу всем троим и сам выпил, наслаждаясь изменившейся атмосферой: так все по-свойски, по-семейному пошло. Йолан опять с ним, опять прежняя, у него из-под руки Вуковичу выдает, и Хайдику показалось, будто все они друзья-приятели с давних пор, — пустячное происшествие, которое несколько часов назад свело вместе теплую компанию, было начисто позабыто. И тут, сочтя настроение подходящим, Вукович достал карты.

Достал или, вернее, извлек неведомо откуда, точно фокусник: раз — и карты в руках, точнее, в правой руке; айн-цвай-драй — и, слегка пожав эластичную колоду, перебросил в левую и обратно в правую, потом опять в левую (и так далее); карты, щелкая автоматными очередями перед носами оторопелых супругов, слилась в одно радужное полукружье. Потом — раз — колоду на стол перед Йолан, прошу вынуть любую, Йолан взяла, поглядела: пиковый валет, дала Хайдику заглянуть, положила обратно; Вукович стасовал, Хайдик снял, Вукович опять колоду на стол, пожалуйста, сверху. Пиковый валет. Йолан рот раскрыла, Хайдик заржал, тогда Вукович предложил их вниманию сексомоторный фокус. Хайдик вытянул бубновую двойку, вложил обратно, Вукович стасовал, коснулся колодой плеча Йолан и молниеносно выбил бубновую двойку на стол. Еще: на сей раз Хайдик вытащил три карты и вложил в разные места; Вукович, стасовав колоду, коснулся ею груди Йолан (та дала ему по рукам, и глаза шофера тоже на миг застлались облачком, но Вукович прибегнул к своей самой верной манере, с таким неотразимым мальчишеством, такой невинной улыбкой объяснил: три ведь карты, сексуальная прана должна быть сильнее, — невозможно и сердиться); обернул колоду низом вверх, подал: там лежали подряд три выбранные Хайдиком карты. Вукович знал с дюжину таких фокусов и работал руками так проворно, меча и выдергивая карты так ловко и неся попутно такой заковыристый вздор, что у Йолан с Хайдиком головы закружились; особенно когда, спрятав колоду, он выудил ее у себя из штанины, а потом Хайдик загадал шестерку треф, Вукович веером карты на стол, нет шестерки, где она, а вот, в кармашке у Йолан, — и стал любые загаданные извлекать то у Хайдика из-за пазухи, то из-под скатерти в красную клетку, то у Йолан из волос, а то прямо так, из ничего, ловя в воздухе как бы на лету. Смех, шутки, подковырки; Хайдики преотлично себя чувствовали; лучше всякого цирка.