Современная португальская повесть - [34]

— Ты как будто не в себе. — Марио, улыбаясь, прищуривается. — Знаешь, ты как этот лис. Мечешься туда-сюда. Ну, посмотри на себя. Разве нет?

И он, словно собираясь смотреть веселый спектакль, садится на чурку возле поленницы. Вынимает сигарету и закуривает, не спуская глаз с тревожно снующего лиса.

— Бедненький. Его поймали вчера. Мне кажется, он прекрасно понимает, что его ждет. Судьба! Обрати внимание, люди себя так же ведут, когда они в безвыходном положении, когда их преследует навязчивая идея или мучают угрызения совести… Мечутся, не знают, куда себя деть. Хотят бежать, да не могут.

Диого проводит рукой по губам. Потом подносит к подбородку вторую руку и крепко сжимает одну руку в другой.

Марио, наслаждаясь беспокойством брата, спокойно покуривает, пуская облачка дыма.

— Вот и ты с некоторых пор чувствуешь себя, как этот лис…

— Ну, ну, договаривай, договаривай!

— А что договаривать-то?

— Сам знаешь! — кричит Диого, чуть не плача. — Если ты все знаешь, то нечего темнить! Говори как есть!

— Я сказал просто так…

— Поклянись!

Нотки отчаяния в голосе Диого удивляют Марио. Не выпуская изо рта сигарету, он нетерпеливо и досадливо пожимает плечами.

— Ты как маленький.

Диого опускает голову.

— Я пошел, — шепчет он, не трогаясь с места. — Я… Мне нужно идти.

Со стороны веранды, как раз там, где снует озлобленный лис, в приоткрывшуюся калитку, выходящую в переулок, просовывается серое сморщенное лицо старого садовника Шарруа. Не поздоровавшись, он торопливо сообщает невероятную новость.

— Уже знаете? — выгнув под широкополой шляпой бровь дугой, спрашивает он. — Этой ночью в полицейском участке повесилась жена Палмы! Все в поселке только о том и говорят!..

Марио поднимается с чурки. Не веря своим ушам, он поворачивается к брату.

Диого решительно идет к воротам.

— Не уходи!.. — кричит Марио осипшим от волнения голосом. — Послушаем, что он расскажет.

Он делает шаг вперед, стараясь удержать брата, но Диого исчезает за дверью.

— Что это с ним? — озадаченно спрашивает Шарруа. — Что за муха его укусила?!

Оказавшись за воротами, охваченный ужасом, Диого в изнеможении прислоняется к стенке.

Жители поселка, привлеченные необычным шествием, толпятся в дверях домов. Мариана в сопровождении нескольких крестьян идет вверх по улице. Небольшая, плотная, медленно идущая группа вызывает молчаливое любопытство. Два кажущихся равнодушными полицейских патрулируют группу на некотором расстоянии.

У полицейского участка дорогу Мариане преграждает капрал.

— В участок вход воспрещен.

— Я хочу говорить с сержантом.

— Его нет, — нехотя отвечает полицейский, часто помаргивая. — Послушай меня: отец твой был здесь, но после разговора с глазу на глаз с председателем муниципальной палаты доктором Эскивелом сержант отпустил его на свободу… Понимаешь? Он пошел на кладбище… Наберись терпения…

— Терпения?

Слышится приглушенный шум голосов. Один крестьянин поднимает руку. Все замолкают. Он подходит к Мариане и трогает ее за плечо.

— Пойдем, — говорит он, — если твоего отца выпустили, какая нужда слушать этого типа? Пойдем!

В кладбищенском морге полумрак. Стоит сладкий, тошнотворный запах разлагающихся тел. Стены в паутине. По углам громоздятся разбитые гробы, железные кресты, лежит какая-то одежда. На всем густой слой пыли. Морг напоминает давно не открывавшийся старый склад.

Палма, увидев входящую в морг Мариану, опускает голову. Его мучают угрызения совести.

Страдание смягчает Мариану. Рыдая, она обнимает отца.

— Ты не виноват, отец!.. Нет, не виноват!

Палма отрывает ее от себя и внимательно вглядывается ей в лицо.

— Успокойся. Я знаю, кто виноват.

В голосе Палмы, который явно дает клятву, слышится решимость. Мариана пытается возражать. Но отцовские руки, точно клещи, сжимают ее плечи, смиряют ее. Глухо, но настойчиво Палма повторяет:

— Успокойся.

Гроб готов к выносу.

Четверо мужчин поднимают его на плечи. Твердым, размеренным шагом идут они, опустив головы, сопровождаемые Палмой и Марианой. Следом, шаркая тяжелыми сапогами, понуро движутся крестьяне.

В пасмурном вечере шелестят кипарисы. Холодный ветер волнует траву на печальных холмиках.

Молча на веревках приспускают они грубо сколоченный гроб. Накрывают крышкой, бросают комья земли и медленно опускают в могилу. Могильщик бросает поверх земли мотыгу.

Продолжительные рыдания сотрясают тело Марианы. Вокруг Палмы, скованные присутствием смерти, прижимая к груди шапки, почтительно стоят крестьяне. Их грубые лица кажутся вырубленными из гранита.

И хотя все это происходит на кладбище, пятеро полицейских и прячущийся за памятниками капрал Жанейро не оставляют их своим вниманием.

Так, под неусыпным оком тюремщиков, сходит в могилу Жулия.

20

Стон ветра пронзает тишину ночи. Проникает, проходит сквозь щели дверей и окон, сквозь черепицу и жалобами, всхлипами, плачем наполняет лачугу.

Убаюканный ветром, Палма погружается в глубокую дрему, потом пробуждается, ворочается с боку на бок на жалком тюфяке и снова забывается тяжелым сном. В назойливом кошмаре грубо, навязчиво сменяют друг друга вспышки света, мрак, дурные предчувствия. Разрушенный очаг. Смутно различимые тела повесившихся. Решетки тюрьмы. Гроб под нависшим грозовым небом. Все теснее и теснее сжимающееся кольцо карабинеров.