Современная португальская повесть - [217]

Спины подобострастно согнулись.

— Он идет. Он будет присутствовать при смерти бедняги.

И оба, тонкие, как призрачные клинки, прошли сквозь стену и в спальне графа стали у изголовья кровати, на которой умирающий дворянин дышал уже с трудом, в то время как Епископ с ободряющей мягкостью, требуемой кодексом святых, шептал ему:

— Смиритесь, сын мой. В скором времени вы будете на небесах.

— На небесах? — усомнился граф, выражая отчаяние так, как подобает хорошо воспитанному человеку, и внимательно следя за появлением малейшей складочки на простыне, чтобы ее разгладить. — Дорого бы я дал, чтобы уверовать в небеса, Ваше Преосвященство. И представить себе ничего этого не могу! Да и что я сделал такого, чтобы заслужить небесное блаженство? Я почти всю ночь глаз не сомкнул: я опять и опять возвращался мысленно в прошлое — я пытался вспомнить, какое добро я сделал в своей жизни. Ничего я не сделал, Ваше Преосвященство! Ни Добра, ни Зла. Только разные пустяки.

И он заплакал, задыхаясь в приступе малодушия:

— Ваше Преосвященство не знает магического слова, которое зачеркнуло бы то, что я ничего не сделал… или же выдумало бы то, чего я не сделал. А я страдаю от угрызений совести. Ах, если бы можно было начать жизнь сначала!.. Чтобы творить только Зло… А сейчас я смог бы покаяться!

Епископ решил перейти к обычным утешительным формулам.

— Милосердие божие безгранично.

— Сколько бы я ни напрягал свою память, я вспоминаю только равнодушных женщин с голыми ножками, мелкое — мошенничество, воровство сигар в гостиных друзей. Неужели я никого не убил? Не изнасиловал ни одну девочку? Не запятнал кровавым преступлением ни одно весеннее утро? Нет, ничего этого не было. Пусть мне принесут таз с грязной водой: я хочу запачкать руки! И покаяться хоть в каком-нибудь преступлении!

Опечаленный Мы-я («Разве она в самом деле была горбатенькая?») на цыпочках вышел из комнаты в ту самую минуту, когда Епископ снова воззвал к умирающему с ложной многозначительностью:

— Бог в своей безграничной мудрости («Мудрости или милосердии? Кажется, я ошибся…» — с неудовольствием подумал он — подумал о том, что уже не отличается той уверенностью, какой отличался в былые времена).

А там, за стенами спальни, собравшиеся рассказывали анекдоты. Но все шушукавшиеся разом умолкли, когда вошел дворецкий, лицо которого выражало глубокую скорбь:

— Сеньоры! Его сиятельство граф Гнилая-Душонка испустил последний вздох.

И чтобы выделить графа среди других смертных, не обладающих гербами, добавил:

— Усоп.

Вслед за ним в дверях показался Епископ Закрой-Глаза-Навеки, величественно воздев руки и сияя от сознания того, что он жив, что, быть может, не умрет никогда.

— Всевышний принял в свое лоно благородную душу графа Гнилая-Душонка. Это была поучительная кончина. Оплачем же его и попросим для него милосердия у Господа. (У бога множество глаз и ушей!)

Все придворные согнулись, чтобы спрятать сухие глаза, не желавшие увлажняться слезами. Не притворялась одна лишь графиня — она даже не скрывала выстраданной радости сознания того, что она свободна. Но чтобы скрыть чувства, которые могли бы шокировать остальных, она принялась громко молиться:

— Пресвятая Богородице… Отче наш, иже…

А в это время Мы-я и Ты-никто возвращались во мглу при свете истины, уравнивающем все, сущее на небе, на земле и в аду.

XIII

Тревожные известия стали поступать в Центральный Орган по предотвращению всевозможных покушений на Всемирную Тоску, каковая на Общепланетном Конгрессе была объявлена истинной и опаснейшей угрозой, нависшей над современной Цивилизацией. Вначале люди не шли дальше мелких акций, на вид совсем незначительных, но удостоившихся, однако, шести газетных строчек. Например: «Однажды ночью дряхлый старичок пенсионер, пятьдесят лет игравший с женой в крапо, сделал кровожадный пируэт („Мне осточертело проигрывать! Хватит!“), взял жену за горло и задушил ее».

Казалось бы, речь идет о маньяке, который носил в кармане семь карточных колод. Когда в полиции ему задали вопрос, для какой цели предназначалось это столь безобидное подпольное оружие, картежник цинично ответил: «Для того, чтобы научить товарищей по застенку раскладывать пасьянсы, а затем убивать их с приятным ощущением, что освобождаешь их от смертельной скуки».

Здесь, пожалуй, придется прервать повествование и внести некоторые краткие разъяснения по поводу ряда важнейших эпизодов, которые и по сей день смущают и заинтриговывают историков, занимающихся трудно объяснимой эпохой Социального Беспорядка и даже Метафизикой и доверяющих различным сообщениям, — некоторые из них явно преувеличены, — речь идет об эпохе, предшествовавшей последним преобразованиям планеты перед установлением в мире Всеобщего Братства и перед восхождением к Царству Мглы.

Тайное Общество, к которому принадлежали Лусио, Жулия, Мы-я, Ты-никто, Фракия и Эрминио, несомненно, было участником Восстания, в особенности же — тех акций, которые мы можем назвать положительными, благодаря их человечности и отказу от применения жестоких средств.

Однако наряду с такого рода действиями имели место — это было заразительно — и другие, более эксцентричные, экзистенциалистские и неопределенные, — их проводили вредоносные, злобные секты, и поныне еще недостаточно изученные; с помощью не слишком благородных методов они стремились поддерживать несправедливость и тем самым вынуждали Революцию во многих случаях идти неверными путями.