Современная политическая мысль (XX—XXI вв.): Политическая теория и международные отношения - [255]

Широкое разнообразие точек зрения, опора на разные интеллектуальные традиции, попытки выработать свою или использовать чужую методологию исследования стали характерны для сегодняшнего состояния дисциплины, когда набор различных теорий и концепций, во многих отношениях противоречащих друг другу, объединяет в ряде случаев лишь неприятие позитивизма.

Следует отметить, что санкцией допустимости и даже желательности культурного подхода явилось обращение тогдашнего президента АПСА (American Political Science Association) Аарона Вильдавского в 1987 г.[282] Профессор А. Вильдавский из Университета Калифорнии в Беркли, был известен главным образом своими работами по теории бюджета и управлению рисками, а также как автор идеи «двойного президентства», весьма популярной в годы холодной войны[283]. Обращение Вильдавского к проблемам политической культуры и культурных аспектам принятия решений стало знаковым событием для американской академической среды. В последующие годы было проведено множество исследований, позволивших развить этот подход в новую и весьма амбициозную теорию политики, в том числе и внешней.

Сторонники нового направления позволили себе поставить под вопрос утверждения, которые выдвинул еще английский философ Иеремия Бейтам (кстати, придумавший название для самой дисциплины — «международные отношения»). Речь идет об идее И. Бентама (1748—1832), который, размышляя об «общем благосостоянии цивилизованных наций», предложил план утверждения рациональной политики, сочетающей свою пользу с интересами других с помощью нравственности, т.е. программу рационализации внешней политики во имя защиты национальных интересов. Развитый и подтвержденный в разных редакциях «политическим реализмом» и поддержанный позитивизмом, план Бентама во многом воспринимался исследователями-международниками как «аксиома» международной политики. Требование учета культурных факторов представляло собой «вызов» двухсотлетней традиции исследования международных отношений. «Дело не в том, что международные отношения переживают еще один “кризис”, — подчеркивает Джеймс Дер Дериан, — но это означает необходимость признать, что международные отношения подвергаются эпистемологической критике, которая ставит под вопрос сам язык, концепции, методы и историю (т.е. господствующий дискурс), который конституирует и управляет “традицией” мышления в этой сфере»[284].

Никакая интерпретация имеющихся данных о мире, полученных политологами, социологами, экономистами, военными, учеными-естественниками и др., не может быть единственной. Обычно исследователь избирает метод интерпретации в зависимости от своей способности дать более или менее приемлемые объяснения изучаемых явлений, а в особых случаях, при драматических изменениях в культурном контексте и смене культурных универсалий, — вернуться к их осмыслению с точки зрения соответствия «духу времени». Поэтому «культурный поворот» в теории международных отношений — сложное, многосоставное и многовекторное явление, предстающее перед исследователем разными гранями. На первом этапе он был связан с обращением к культурной антропологии.

Становление понятия «культура». Но что такое «культура», к которой наконец-то обратили свой взор международники?

Концепций культуры сегодня очень много, они составляют в известном смысле «конкурентную среду» друг для друга. В работе Клайда Клакхона «Зеркало для человека» известный антрополог дал 11 только собственных определений «культуры», а именно:

1) «обобщенный образ жизни народа»;

2) «социальное наследие, которое индивид получает от своей группы»;

3) «образ мыслей, чувств и верований»;

4) «абстракция поведения»;

5) «созданная антропологами версия поведения группы людей»;

6) «сокровищница коллективного знания»;

7) «стандартный набор ориентаций среди повторяющихся проблем»;

8) «научаемое поведение»;

9) «механизм для нормативного регулирования поведения»;

10) «набор приемов приспособления к окружающей среде и к другим людям»;

11) «осадок, который дает история».

И это еще не все. Далее он обратился к образам, карте, сито и матрице[285]. В работе «Культура: критический обзор концепций и определений», изданной Клакхоном в соавторстве с другим исследователем, устанавливаются 6 категорий и 161 отдельные определение культуры[286].

Все эти определения тем не менее могут быть сведены к четырем основным типам:

1) культура как идеи — нечто, находящееся в умах членов конкретных сообществ в виде знаний, верований, отношений, ценностей, идеалов и т.д.;

2) общепринятые знания и стереотипы поведения, характерные для конкретного сообщества или популяции;

3) материальные черты культуры — эксплицитные и имплицитные стереотипы поведения, передаваемые с помощью символов, включая их воплощение в материальных артефактах;

4) культура как информация, или информационная структура, носителем которой является социальная группа, при этом информация принимается, создается, отыскивается, передается, используется, утрачивается и т.д.[287]

О связи культуры и политики писали многие авторы разных эпох, тем не менее считается, что впервые термин «культура» употребил еще древнеримский оратор и политический мыслитель Марк Туллий Цицерон (43—16 до н.э.). Он использовал сельскохозяйственную метафору — culturaamini, ранее употребленную в работе о земледелии Катона Старшего, применив ее в философии в телеологическом смысле — как идеала естественного развития человека. Он противопоставил ее понятию природы, подчеркнув тем самым, что она является продуктом деятельности самих людей. Позднее, во многом повторяя эту мысль, немецкий философ Георг Гегель скажет более точно, что культура — это созданная человеком «вторая», искусственная природа. Первая, естественная, природа лежит, по Гегелю, вне культуры, ибо она — вне человека. Многоликий мир «второй природы» создан человеком, благодаря его деятельности, это видоизмененная им среда обитания. Культура существует в истории, во времени и, следовательно, в развитии только благодаря развитию человеческого общества