Современная политическая мысль (XX—XXI вв.): Политическая теория и международные отношения - [237]

С этой точки зрения все западные политические идеологии — фашизм, консерватизм, либерализм, социализм, коммунизм — в равной степени неприемлемы. Это следствие критики Деррида логоцентризма. В ряде мест он это признает. Так, в работе «Спектры Маркса» он развенчивает либеральный консенсус, установившийся на Западе после 1989 г. (вспомним Фрэнсиса Фукуяму), называет его «Новый Интернационал» глобального капитализма и конгломератом средств массовой информации, установившим мировую гегемонию средствами «беспрецедентной формы войны». Он несколько менее критичен по отношению к марксизму, хотя и утверждает, что коммунизм стал тоталитарным, когда попытался реализовать на практике эсхатологическую программу, разработанную самим Марксом. Проблема Маркса заключалась в том, что он сам не выполнил собственную программу критики идеологии и остался верен логоцентристской традиции. Именно это объясняет сталинские лагеря, геноцид и террор, осуществленный под его именем Советским Союзом. Сталин, по мнению Деррида, также был логоцентристом.

Но тогда получается, что подлинным источником тирании являются не сами тираны, не вооружения и не дурные институты. Тирания начинается с языка тирании, вытекающего из философии. Если он должен быть трансформирован («нейтрализован», как он пишет в «Политике дружбы»), то за этим последует и нейтрализация политики. Он ставит риторический вопрос о том, будет ли иметь какой-либо смысл рассуждать о демократии, если уже никто не будет говорить о стране, нации, государстве и гражданстве? И еще одна проблема: если отказаться от западного гуманизма, то не утратят ли смысл концепции прав человека, преступлений против человечности и т.д.?

Но тогда что же остается? Если деконструктивизм ставит под сомнение чуть ли не все принципы западной политической философии (Деррида сам назвал собственность, намеренность, волю, свободу, сознание, самосознание, субъект, самость, личность и сообщество), то возможны ли вообще какие-либо суждения в отношении политики? Но для Деррида нет возможности уйти от языка, а стало быть, и от логоцентризма. Это единственная истина, которую он не подвергает сомнению. Однако в 1990-е годы Деррида изменил свое мнение. Он нашел концепцию, хотя и всего лишь одну, которая в состоянии выдержать процедуру деконструкции. Этой концепцией является «справедливость».

Осенью 1989 г. Деррида пригласили выступить на симпозиуме в Нью-Йорке на тему «Деконструкция и возможность справедливости». Деррида попытался продемонстрировать, что хотя деконструкция может и должна быть применена к праву, она не может и не должна снижать значение понятия справедливости. Проблема с правом, с его точки зрения, заключается в том, что оно создается и реализуется на основании авторитета, а потому зависит от насилия. На право оказывают влияние экономические и политические силы, оно изменяется благодаря расчету и компромиссам, а поэтому отличается в зависимости от места. Право изложено в текстах и должно быть интерпретировано, что еще больше затрудняет ситуацию.

Нигде в мире нет справедливости, но есть «вечная идея справедливости», хотя она не может проникнуть в наш мир. Однако это отсутствие справедливости не избавляет нас от обязанности ожидать ее прихода, поскольку, как мы знаем, Мессия может прийти в любой момент через любые городские ворота. Поэтому мы должны научиться ждать. И нет лучшего средства подготовиться к ее приходу, как заняться деконструкцией. Если деконструкция ставит под вопрос любой закон или институт, соотнося его с абсолютной справедливостью, она делает это не во имя справедливости, поскольку «вечная идея справедливости» имеет мистический аспект. Это и приводит нас к поразительному вывод: деконструкция — это и есть справедливость. Сократ приравнял справедливость к философии на том основании, что только философия может видеть вещи такими, какими они являются в действительности. Жак Деррида приравнивает справедливость к деконструкции на том основании, что, только применяя рациональный дискурс, мы можем дождаться прихода справедливости, или Мессии.

Однако «левая» политика, равно как и «правая», не пассивное ожидание. Она предполагает действия. И если идею справедливости невозможно сформулировать, то она не может стать и целью политических действий. В своих поздних трудах Деррида подчеркивал, что «деконструкция никогда не может иметь смысла или интереса, по крайней мере в моих глазах, нежели будучи просто радикализацией, если можно так сказать, в рамках определенной традиции марксизма, в определенном духе марксизма». Дело не в том, что он пытается защищать нечто, во что верил сам Маркс. Он считает, что экономика Маркса — ерунда, а его философия истории — весьма опасный миф. Его интересует другое — «дух марксизма», который заслуживает уважения уже потому, что содержит в себе наследие мессианского ожидания.

Тем не менее, как и другие структуралисты, Деррида верит в то, что единственным способом расширить демократические ценности является разрушение языка, на котором Запад всегда говорил о них. Только развивая словарь западной политической мысли, мы можем надеяться на «реполитизацию» или «новую концепцию политики». Но как только это будет достигнуто, нам станет ясно, что демократия, к которой мы стремимся, не может быть ни описана, ни защищена. Она может рассматриваться только как явление иррациональной веры, мессианской мечты.