Современная нидерландская новелла - [29]

Даже когда ее не было рядом, он видел ее широко посаженные глаза, большой тонко очерченный рот, светлые локоны. Мысленно он подолгу беседовал с ней, рассказывал о детстве, о том, сколько ему пришлось вынести, так что порой казалось — сил больше нет терпеть. Да, ему было что сказать, когда, уронив на пол книгу, он начинал беседы с самим собой, поглядывая на дверь, чтобы его не застали врасплох за этим странным занятием. Он со страхом следил за всеми интонациями голоса, принадлежащего тому лицу, которое всплывало в его воображении. Выслушивал возражения и давал на них исчерпывающие ответы.

Он говорил ей, например: «Агнес, ты уже поняла, что я тебя люблю. Я долго медлил с признанием, потому что вряд ли имею право на твою любовь». Как торжественны, продуманны и спокойны были его фразы! Он слушал себя со стороны. «Не сердись, но я должен признаться, что мой отец зарабатывает на хлеб продажей марок в почтовом отделении. Я не думаю, что ты будешь презирать меня за это. Я слишком уважаю тебя, чтобы предположить такое. Но у меня самого, Агнес, нет того, что социалисты называют классовым самосознанием. Я вовсе не горжусь тем, что мой дед был трактирщиком, а более ранняя родословная моей семьи покрыта густым мраком. Я не хочу гордиться мелкими пороками, жалкой возней из-за грошей, которая свойственна представителям низших сословий, гордиться предками, всю жизнь признававшими лишь одно слово: деньги. Будь я как все, я бы тоже гордился этим и презирал людей, которые настолько богаты, что им незачем говорить и думать о деньгах. Но я с самого раннего детства наблюдал за бедняками вблизи и испытываю к ним отвращение. По-моему, жизнь имеет смысл лишь тогда, когда человек не должен работать ради куска хлеба, когда он может бескорыстно заниматься тем, что ему нравится, а не тем, что требуется для поддержания бренного тела. Так, Агнес, хочу жить и я. Я стал первым учеником не ради карьеры, хотя я должен был бы о ней подумать, ведь денег у меня нет. Я приобретаю знания, чтобы позднее свободно ими пользоваться, так сказать, на аристократический манер, для собственного удовольствия. Только ради собственного удовольствия стоит жить. Ты видишь, Агнес, что я полностью соответствую тебе, а не той среде, к которой принадлежу. Агнес, примешь ли ты меня таким?»

Конечно, у нее находились сотни возражений: что она никогда не задумывалась над различием между сословиями, что ей это безразлично. Может быть, она даже считала, что работать ради куска хлеба — это чудесно. На это он отвечал ей, что подобные мысли свойственны всем богатым людям: классический король мечтал поменяться местами с самым ничтожным из своих подданных. Но все это всего-навсего причуды богатых людей. О нет, только большие деньги и принадлежность к сословию с многовековой привычкой к власти дают шанс сносно прожить свою жизнь. И Агнес в конце концов, разумеется, соглашалась с ним. А потом они обнимались.

На самом же деле они беседовали о школе, и, если Роналд слишком долго держал Агнес за руку, она отнимала ее.

Рождественский ужин для Роналда и его родителей предполагалось устроить лишь на второй день рождества. В первый день дядя и тетя отмечали праздник у своих знакомых. Агнес тоже была, по-видимому, занята в первый день. Она назначила Роналду свидание вечером. На ней была круглая шапочка из черного меха, короткая юбка и плотно облегающая куртка с галунами. Еще никогда она не казалась Роналду такой красивой. Ему хотелось прикоснуться рукой к пушистому меху, как гладят зверька, а затем скользнуть ладонью по ее лбу и глазам. Он уже не мог думать ни о чем другом и, внезапно остановившись, попытался поцеловать ее.

Она оттолкнула его и спросила:

— Ты что?

Он пробормотал:

— Ведь сегодня рождество, — и готов был умереть от стыда.

Она снова взяла его за руку, и они пошли дальше, но он всю дорогу молчал и поспешил проводить ее домой.

Они холодно простились, а потом Роналд долго лежал в постели с открытыми глазами. Как он раньше не понимал, насколько безнадежно его положение! Ну и дурак же он! Ведь Агнес знала дядю и тетю. Захотела ли бы она иметь с ним дело, даже если бы он был их родным сыном? Сыном неотесанных снобов! (Слово «сноб», однажды произнесенное преподавателем голландского языка, Роналд стал употреблять вместо слова «выскочка».) Снобы, богатые снобы! Нет, он не вправе обижаться на Агнес, если она смотрит на его родню сверху вниз: она абсолютно права.

Чем же он может ее привлечь? Собственной личностью? От детских фантазий о своем благородном происхождении он уже излечился. Он где-то прочел, что подростки часто воображают себя не родными детьми, а отпрысками более знатных родителей. Свою «врожденную» ненависть к плебеям он приобрел в начальной школе. И где тогда было его «спокойное, естественное превосходство», которое также является признаком благородного происхождения? Все это такая же чушь, как и теория об «арийской расе». Черт возьми, неужели в нем есть что-то от нациста? Цинизм и ненависть, безумные идеи и вместе с тем умение добиться определенных успехов… Да, из него получился бы нацист… или коммунист. Он должен был бы ненавидеть их, своих богатых одноклассников, этих ослов, ездивших летом в Швейцарию, хотя лучше всех учился и вообще блистал в гимназии он, Роналд. Он должен был бы желать их уничтожения. Но он не мог их ненавидеть, он не чувствовал солидарности с бедняками, он страстно жаждал войти в круг тех, богатых.