Современная нидерландская новелла - [10]

Даже здесь мне стало невмочь; словно подхваченный вихрем, я сбежал вниз по лестнице, выскочил на улицу и оглянуться не успел, как очутился в гуще событий.

Никто не приближался ко мне, никто не трогал меня, разве что задевали иногда в давке, никто не следил за мной. Лишь старый черт с безобразной козлиной бородкой и множеством украшений посмотрел на меня недоверчиво. Чтобы полностью рассеять его сомнения, я быстро дал пинка первому попавшемуся грешнику. Им оказался господин Хомбринк, клеветник и старый брюзга, которого теперь вели на цепочке, прикрепленной к его языку. Обо мне он тоже говорил гадости, когда был еще без цепочки на языке.

Я счел это удачной находкой и иногда давал пинок или затрещину несчастному, случившемуся рядом, или оплевывал его, как, по моим наблюдениям, часто делали черти.

Возле табачной фабрики Спаньера я увидел затоптанный ногами блестящий предмет — кинжал. Я протолкался туда, сделал вид, что сам его уронил, и поднял его. Рукоятка была перламутровой, а лезвие с обеих сторон украшено изящным орнаментом — словом, не кинжал, а произведение искусства. Теперь я мимоходом мог колоть или царапать людей, совсем как неземное существо.

Вместе с основным потоком я попал на площадь Схилд, в центральную часть Рейссена, образованную церковью и ратушей, гостиницей «Корона», гостиницей «Ширмочка» и кафе Кундеринка, — с давних пор это место было средоточием всех городских событий, вот и теперь последнее событие завершалось тут кульминацией и развязкой.

Как мутная жидкость после долгого кипения в колбе распадается на чистый продукт перегонки и осадок (чистый продукт поднимается вверх, муть темной инертной массой оседает на дно), так разделялись и рейссенцы. В середине площади начинались два пути, уводящие с Земли. Один шел к югу и был широкой дорогой из прочного полотна, он поднимался вверх сначала над улицей Элсенер, затем все выше и выше, оставаясь видимым до уровня облаков, и исчезал в синеве за огромными воротами. Другой путь был туннелем, ведущим на север, под улицу Бомкамп, до углового дома на улице Кронеян, из которого кверху поднимался спертый подземный воздух; в конце туннеля за плотной тьмой можно было заметить колеблющееся пламя.

На ступеньках ратуши я не спеша огляделся. Дорога на небо раскачивалась под ногами праведников. Она была перегружена, помилование получили процентов шестьдесят. Из детей не погиб никто, большими группами они семенили наверх, громко болтая, под охраной ангелов, следивших, чтобы дети не подходили близко к краю, и образовавших в некоторых местах надежную изгородь из крыльев.

Можно было бы ожидать, что на этой границе между людьми, навеки покидающими друг друга, разыграются душераздирающие сцены, что некоторые начнут судорожно обниматься, а чертям, с одной стороны, и ангелам, с другой, придется их растаскивать. Ничего подобного. И праведники, и грешники были, вероятно, в душе рады навсегда расстаться. Исключением стали лишь двое подвыпивших: они долго жали друг другу руки и клялись в вечной дружбе, прежде чем каждый отправился своей дорогой, один в сопровождении двух ангелов, другой, обняв за шею шагавшую вертикально исполинскую гусеницу.

Большинство людей были мне знакомы, иногда я с трудом сдерживался, чтобы не пожелать им вслух удачи. Многие никак не могли поверить, что сподобились вечного блаженства, они никогда не думали, что все будет так хорошо. Группа возбужденных юношей и девушек попыталась было плясать на пути к небу, и ангелам пришлось унять их пыл. Старушки впали в тихое блаженство, некоторые на ходу вязали чулок. Ни одной религии предпочтения как будто бы не оказывалось, здесь были представлены все вероисповедания, в том числе и евреи, я приметил даже одного из китайцев, торговавших в Рейссене арахисом: бодро шагая вверх со своим лотком, он без устали расхваливал арахис (находились и покупатели); по причине китайского воспитания смысла событий он не понимал.

За осужденных я не слишком переживал, я не испытывал к ним симпатии и не считал их наказание несправедливым. Среди них были и такие, которых раскусил лишь я один, а все прочие относились к ним с уважением, как к порядочным людям. Увидев, как их уводят, я порадовался своей проницательности.

Ван Тарсенберге также оказался осужденным. Еще два дня тому назад он с большим удовлетворением сообщил мне, что наконец-то обнаружил своих предков в двенадцатом колене. Его родословное древо теперь было полным вплоть до 1560 года. Он шагал со здоровенным кольцом в носу, будто негр из отдаленных областей Африки.

Многих привели сюда из соседних населенных пунктов, здесь был центр для всего округа. Крестьянин из Зуна шел в туннель с горящей кепкой на голове и служил ориентиром для целой толпы крестьян из Ноттера.

И я подумал, что увиденное мною происходило не только в Рейссене, но и в Девентере, в Париже, в Китае и в Австралии. Какая организация! Какие кадры! Небесные и адские владения были не помещениями, не залами, как мне всегда казалось раньше, а огромными пространствами, под которыми могли уместиться целые континенты.

Люди, уходившие наверх, часто держались за руки или обнимали друг друга, обменивались взглядами, полными любви и взаимопонимания, уходившие вниз шли поодиночке, никто из них не искал у другого поддержки в своих страданиях — и в этом было существенное различие.