Современная нидерландская новелла - [12]

— Имеется только единственная любовь, — услышал я его фразу, смесь рейссенского диалекта с канцеляритом. Палец Скоапньянвилма был направлен в сторону чудовища, которое вело его на веревке. — Это любовь Бога, нас охраняющего во веки веков. Завоевать эту любовь — вот наша задача!

Чудовище отреагировало на его слова странным движением, как будто жуя все свои бороды разом.

Мне было трудно расстаться с этой бесподобной парой, но следовало поскорее добраться до заветного домика.

Вот и радующая глаз светло-розовая черепица, окна, боязливо прикрытые чистенькими занавесками. Здесь еще ничего не случилось, кровля не тронута, дверь закрыта. С надеждой и страхом отворил я калитку, шмыгнул за дом и вошел с черного хода в кухню. Никого. Я осмотрел все комнаты. Никого. Вконец расстроенный, я рухнул на стул. Это был удар, первый удар за весь день.

А как же порыв, могучий порыв, возникший, пока я сидел на ступеньках ратуши? Неужели он был пустячком, так, для развлечения? Раньше интуиция меня не обманывала, она была почти осязаемым приказом.

Правда, был еще платяной шкаф, в задней стенке которого имелась дворца, ведущая в чулан под лестницей. В этом чулане я сам однажды скрывался целую ночь, когда ее супруг внезапно возвратился. И она вполне могла там спрятаться.

Так оно и было. Открыв дверцу, я увидел в самом углу чулана маленький, бесформенный комочек страха, в нем жили только глаза, напряженно следившие за мной. Из-за греховной связи со мной-человеком она в ужасе глядела на меня-черта.

Я наслаждался этим взглядом, этим ожиданием моего малейшего движения — вызывая в другом ужас, чувствуешь полноту своей власти над ним. Впервые в жизни я упивался властью.

Но жалость к ней вскоре настолько усилилась, что я придал своему лицу самое успокоительное выражение и сбросил маску — увы, эффект был совсем не тот, какого я ожидал.

— Так ты — черт, — сказала она, словно стряхивая с себя глубокий сон, — я должна была догадаться об этом по твоим речам, не похожим на речи людей. Значит, я жила с чертом. Значит, я — ведьма! — И ужас передо мной сменился в ней ужасом перед самою собой.

Мне стоило большого труда ее успокоить, я подробно рассказал ей, как развивались события, как все начиналось и что происходит в Рейссене сейчас. Слушая мой рассказ, она постепенно пришла в себя, а узнав о моей военной хитрости, даже рассмеялась и поцеловала меня, когда же я изложил свой план ее спасения, к ней вернулись и бодрость духа, и храбрость.

Но при мысли о том, что это наша последняя встреча, мы снова загрустили, потом выбросили из шкафа на пол всю одежду и подарили друг другу то самое большое утешение, какое только способны подарить друг другу мужчина и женщина.

Долго утешаться мы не могли, надо было действовать. Лучше всего не мудрить; я не видел возможности незаметно поднять ее на шаткую стезю добродетели, а пристроить ее в колонну помилованных было бы слишком рискованно, нет, я проведу ее по улицам как караемую рукой Всевышнего до того места, где начинается подъем, там я быстро повернусь к ней спиной, а она, словно выполняя самое привычное дело на свете, пойдет вверх, притворившись, что из носу у нее течет кровь.

Так мы и поступили. Она распустила волосы, я захватил их в кулак, сделал вид, будто тащу ее за собой, и, разыгрывая эту немую сценку (она — горестно поникнув головою, я — самодовольный, торжествующий), мы вышли из дому.

Стало гораздо тише, не только потому, что многие рейссенцы уже покинули город, но и потому, что количество других существ значительно уменьшилось. Диковинных животных, которые утром были столь многочисленны, почти совсем не осталось. Вполне возможно, что Страшный суд был назначен на этот день не по всей Земле и что мы встретились здесь со странствующим воинством.

До цели мы дошли быстро, почти незамеченными. Иногда я ласкал ее, обнаружив, что чудовища мучили женщин интимными прикосновениями своих отвратительных тел.

Один раз мы здорово напугались. Было это на Смиттенэнде, где дорога шла вверх. Два черта, решив, что она слишком сильно сопротивляется, захотели мне немножко помочь. Жестом, означавшим «Оставьте, я и без вас управлюсь», я охладил их пыл. При этом на лбу у меня выступил холодный пот.

На площади Схилд было по-прежнему оживленно, словно перед закрытием ярмарки, когда народ толпится лишь у самых интересных аттракционов.

Я довел ее до того места, где дорога на небо прикасалась к мостовой, незаметно разжал кулак, в нужный момент моя рука скользнула вниз по волосам, я отвернулся и скрылся в толпе.

Когда я снова поднял голову, чтобы взглянуть на нее, она уже успела подняться довольно высоко. Без помех она шла, летела ввысь, только раз она оглянулась в мою сторону, и в эти полсекунды лицо ее выразило всю полноту любви и благодарности. Я смотрел ей вслед до тех пор, пока мог различить ее среди других.

Операция удалась. С чувством глубокого удовлетворения я снова уселся на ступеньки городской ратуши, усталый душой и телом. У меня не было никакого желания совершать что-нибудь еще, я был доволен тем, что сделал, доволен самим собой и некоторое время наслаждался самоуважением и одобрительным шелестом высоких каштанов.