— И вы не сочли нужным сообщить мне?
— Если честно, я не думал, что ты захочешь прийти, Энджел.
— Разве не я должна была это решать? — воскликнула она. — Ты не мог хотя бы спросить меня?
— Да, мог. — Когда он медленно отвечал на ее обвинения, казалось, что его голос доносится откуда-то издалека. — Конечно, мог, Энджел. И ты права, мне следовало известить тебя. Но я подумал, что для тебя это будет слишком… тяжело. После всего произошедшего между вами…
— Ты хочешь сказать, что люди смеялись бы надо мной?
— Я совсем не это имел в виду! Просто подумал, что ты достаточно натерпелась от Чада и не захочешь присутствовать там… при данных обстоятельствах.
Энджел до боли впилась ногтями в ладонь. Она вдруг почувствовала себя бесцветной и прозрачной, как привидение.
— Каких обстоятельствах? Скажи же мне, Роури!
— Не сейчас!
Его голос звучал властно, не допуская никаких возражений, и в памяти Энджел всплыли слова Чада о том, что Роури всегда получает то, что хочет.
— Я собираюсь приехать и поговорить с тобой, — продолжал он непреклонно.
— В этом нет необходимости. — Она заговорила напряженно и резко. — Теперь я не вижу в этом ни малейшего смысла! Зачем тебе ехать в Ирландию, когда можно поговорить по телефону? Ты можешь просто порадоваться, что наконец-то я перестала иметь какое-либо отношение к твоей семье. То, чего ты всегда так хотел, наконец произошло.
— Я приеду, — повторил он, словно и не слыша ее возражений. — Мне нужно многое обсудить с тобой, Энджел.
Она уже открыла рот, чтобы предложить ему сказать все прямо сейчас, но сразу передумала. Что-то в его тоне подсказало ей: спорить с ним абсолютно бесполезно. Разве не говорил ей Чад, что Роури не принимает слова «нет»?
— Когда? — спросила она, надеясь, что успеет собраться с силами для достойной борьбы. И победы.
— В понедельник. Я буду у тебя в понедельник.
— Послезавтра, — почти прошептала она. Слишком скоро, подумала Энджел, чувствуя, что реальность снова обрушилась на нее, словно стихия, неподвластная человеку. Слишком скоро, она не успеет прийти в себя.
Но Роури, очевидно, неправильно понял ее:
— Я собирался быть у тебя завтра, но здесь так много дел. Я был занят… формальностями, — сказал он мрачно.
Она могла себе это представить: бумаги, законодательно удостоверяющие смерть… Энджел снова помолчала, стараясь осознать масштабы того, о чем узнала. Невероятно. В смерть мужа совершенно невозможно поверить.
Энджел закрыла глаза и вспомнила долгое, жаркое лето. Ирландская девочка, совсем одна в Лондоне, работает няней в стерильно чистом, но неприветливом доме. Энджел почувствовала себя тогда как рыба, выброшенная из воды на горячий песок. Но она не хотела признавать свое поражение и возвращаться домой, к вечно уставшей матери и к шестерым братьям, которые пальцем не шевельнут, чтобы хоть что-нибудь сделать самим.
Безрассудный Чад Мандельсон вошел в ее жизнь словно луч солнца. Чад не верил в проблемы; он только пожимал плечами и на всех и каждого смотрел с беззаботной улыбкой, которая покоряла всех женщин вокруг. Покорила она и Энджел. Он был из тех молодых людей, кого в Ирландии назвали бы соблазнителем, но во враждебном мире большого города для Энджел это не имело значения. Для нее он был словно скала, за которой она укрылась в непогоду.
Он был невезучим плохим актером, обожаемым своей старенькой мамой. Чад совсем не походил на сурового и строгого старшего брата. Глядя на них, было трудно поверить, что это одна плоть и кровь. Чад и Энджел встретились вскоре после смерти его мамы. От горя Чад не находил себе места. Позже девушка поняла, что именно поэтому он тоже привязался к ней. Им обоим требовалась поддержка. И они нашли ее друг в друге.
А теперь Чад погиб.
Энджел пыталась понять весь ужас этих слов. Темные мысли роились в голове. Она и не почувствовала, как телефон выскользнул из ее бессильных пальцев.
За сотни миль от нее, в Англии, Роури вздрогнул, когда в трубке раздался грохот. Телефон валялся на холодных плитах пола.
Миссис Фипатрик, хозяйка отеля, легонько постучала в дверь убранной под старину гостиной и заглянула внутрь. В комнате на диване неподвижно сидела Энджел.
— Не потревожу?
Энджел подняла глаза от фотографии, которую держала в руках, и постаралась немного расслабиться. Все последнее время, с того самого момента, как она услышала о смерти Чада, и до этого дня, она испытывала сильное напряжение, а на ее лице застыло выражение недоверия и недоумения. Она могла заплакать в любую секунду. Такого с ней еще не случалось. Как бы ей ни приходилось тяжело, она обычно старалась сохранять спокойствие. Она откликнулась не сразу:
— Нет, миссис Фипатрик.
Хозяйка была очень взволнована. Энджел и не помнила, чтобы когда-нибудь видела ее в таком состоянии. Сейчас эта строгая дама волновалась даже больше, чем в тот день, когда гусь влетел в окно гостиной всего за несколько минут до появления приходского священника. Миссис Фипатрик говорила с сильным ирландским акцентом, поскольку никогда не уезжала дальше, чем на двадцать миль, от того места, где родилась.
— Джентльмен, которого ты ждешь… он здесь и скоро войдет. Он только что приехал на шикарной машине! — Миссис Фипатрик с трудом скрывала свое восхищение.