Современная ирландская новелла - [75]

В то время как Питер разворачивал завтрак, к нему подошел Диялон. «Ужели враги убили Югана Роу О’Нила?» — процитировал он.

— Заткнись, — сказал Питер.

Диллон взял его под руку.

— Ничего себе порцию ты получил, — сказал он. Затем добавил с неподдельным восхищением: — Зато держался ты — что надо! А ведь он целил стегануть повыше. Но ты ему не поддался. Молодчина. Господи, когда я услышал, что он тебе еще четыре штуки прибавил, я стал молиться, чтобы ты не заревел.

— Я еще ни разу не ревел, — заявил Питер.

— Знаю, но он лупил со всей силы. Не надо было тебе говорить, что ты не успел.

— Он все равно не заставил бы меня реветь, — твердо сказал Питер. — Разбейся он хоть в лепешку, не заставил бы.

О’Рорк крепко его отлупцевал, верно, да что поделаешь! Если он пожалуется родителям, они скажут только, что он получил по заслугам. А по — настоящему заработала это мать.

— Но ты держался что надо! — с жаром повторил Диллон. Они прохаживались под руку. — Невезучий мы народ — ирландцы, — добавил он рассудительно. — Отец частенько это повторяет.

— И не говори! — от души согласился Питер.

— Взять хотя бы нас. Сначала Кромвель спускает с нас шкуру за то, что мы чересчур ирландцы, а теперь Рорки задает взбучку за то, что мы недостаточно ирландцы.

— Что правда, то правда. Столковались бы уж они как‑нибудь между собой!

Дружеская рука Диллона успокаивала Питера.

— Это отцовы сапоги, — признался он вдруг. — У моих дырки на подметках.

Ему стало легче.

— Ну и что с того, — подбодрил его Диллон. — По мне, они выглядят нормально.

Когда они проходили мимо водопроводных кранов с подвешенными на цепочках кружками, кто‑то крикнул:

— А вот и Фаррел!

Питеру в нос полетела хлебная корка.

— «Цезарь высылает гонца», — пробормотал Диллон. Их обступили. Кленси сказал:

— Эй, парни, а на Фарреле сапоги не свои.

— Кто тебя в них вставил?

— Подождите‑ка, — сказал Кленси. — Полюбуемся, как он в них ходит. Ну‑ка, пройдись, Фаррел.

Питер начал медленно пятиться к стене. Он пятился шаг за шагом, пока не натолкнулся спиной на водоразборный стояк. Диллон отошел вместе с ним.

— Отстань, Кленси, — сказал он.

Суэйн тоже был здес — ь — котишка, прознавший тайну. Он ухмылялся.

— Откуда они у тебя, Фаррел?

— Он их стибрил.

— Нашел на помойке.

— Пусть он пройдется, — настаивал Кленси. — Ну, давай, Фаррел, пройдись.

— Это мои сапоги, — сказал Питер. — Просто они мне немного велики.

— Не стесняйся, Фаррел, скажи, чьи они!

Ухмылки стали шире.

— Это его отца сапоги, — сказал Кленси.

— И вовсе нет, — возразил Питер.

— Не нет, а да, он сам сказал Суэйну. Правда, Суэйн? Ведь он же сказал тебе, что сапоги отцовы?

Суэйн стал бочком отходить назад.

— Ну, да, — сказал он, — говорил.

— Слушайте, парни, — нетерпеливо сказал Кленси. — Давайте заставим его пройтись. Я предлагаю…

В этот миг Питер с криком прыгнул на Суэйна. Его кулак вдребезги разбил очки. Когда они катались по мокрой земле, Суэйн разодрал ему ногтями щеку. Питер увидел под собой белое от испуга лицо. В неис товстве он лупил по нему, пока оно не покрылось кровью и грязью.

— Господи, — с испугом воскликнул Кленси. — Поглядите‑ка! Очки! Оттащите его, ребята.

Мальчики принялись отдирать Питера от Суэйна, а он молотил их руками и ногами. Он неуклюже молотил их ногами в больших сапогах, из‑за которых и заварилась вся каша. Нос и губы Суэйна были разбиты в кровь, пришлось отвести его к водопроводному крану умыться. Диллон, единственный союзник Питера, кое‑как почистил ему одежду и поправил галстук и воротничок.

— Ты разбил ему очки, — сказал он. — Хороший скандал подымется, если старик Куини увидит его после перемены.

— Плевал я на Куини.

— А я нет, — с чувством сказал Диллон. — Он всех нас четвертует на глазах у матерей.

Они сидели, молитвенно сложив руки, а брат Куинлан читал им с кафедры духовные наставления. Суэйн не поднимал покрытого синяками и ссадинами лица. Без очков у него был какой‑то оголенный, увечный вид, словно он остался без бровей, или без носа, или без глаза. После драки они с Питером не обменялись и словом. Питер ни на секунду не забывал о своих сапогах. Он был готов провалиться от унижения сквозь землю. Мать думала только о том, что они уберегут его от дождя. Как ей понять, что он бы лучше ходил с мокрыми ногами. Над тобой не смеются, когда у тебя мокрые ноги.

Брат Куинлан говорил о контакте между людьми, о контакте мальчиков со своими ближними, об их контакте с богом. Мы общаемся друг с другом, сказал он, при помощи взглядов, жестов, слов. Но это лишь внешние формы общения. Они не передают и малой доли того, что происходит у нас в голове, и совсем ничего — что в душе. Внутри каждого человека, самого великого и самого незаметного, заключен целый мир. Как бы мы ни старались, мы не можем раскрыть этот внутренний мир, «эту жизнь, взращенную, — как сказал поэт[31], — в утробе мозга». Там у нас нет ни союзника, ни друга, там мы всегда одиноки. Во мраке и безмолвии этого внутреннего нетленного мира денно и нощно стоят лицом к лицу бессмертная душа и ее творец. Никто, кроме него, не может заглянуть нам в душу: ни учитель, ни мать, ни отец, ни наш лучший друг. Но бог видит все. Каждая, самая мимолетная, мысль, возникшая в этом недоступном для других мире, видна ему, словно она написана большими буквами на киноэкране. Вот почему мы должны следить не только за своими поступками, но и за своими мыслями. Надзор над глазом, надзор над ухом, но прежде всего — надзор…