Современная ирландская новелла - [22]

Отворять дверь в класс Тома Анджело не торопился. Сперва он полюбопытствовал:

— Так вы знакомы с братом Ригисом?

Из класса доносился монотонный гул. Не зная, что Умник мог сказать Анджело о своем прошлом, Том предусмотрительно ответил, что да, знакомы, вместе учились в Корке, — С тех пор, понятно, прошло много — много лет. В школе это был очень умный мальчик. И очень способный. Одна из звезд МОК’а. Друзья из Дублина говорили мне, что он стал прекрасным учителем. — Том искательно улыбнулся. — Соученики прозвали его Умник. Не кажется ли вам, брат Анджело, что в устах мальчишек такое прозвище — высшая похвала?

Невозмутимо рассматривая своего нового учителя, старик достал табакерку, открыл ее, запустил туда толстый большой палец и неторопливо поднес табак к своим волосатым ноздрям. Все так же невозмутимо глядя на Тома, он неторопливо просунул табакерку сквозь прорезь в сутане обратно в брючный карман.

— Умник? Недурно. Мальчишки бывают на удивление проницательны. И на удивление безжалостны.

— А давно он постригся?

— Двенадцать лет назад.

— И с тех пор здесь?

— Девять лет он провел в своей старой школе в Корке.

Девять лет в большом городе, и теперь выпихнут сюда, на задворки? И удивясь и встревожась, Том решил разобраться во всем этом.

— Я никак не ожидал найти его здесь.

В классе за дверью вдруг стало тихо. Или мальчишки услыхали разговор? В тишине сквозь открытое коридорное окно он различил, как малыши внизу хором повторяют за учителем текст — сперва его густой голос, потом их пискливые голоса, фраза за фразой, слово за словом.

«НО — СО — РОГ» — гудел густой голос, «но — со — рог» — пищали дети. «ДИКИЙ ЗВЕРЬ» — «дикий зверь». «ОН ТЕБЯ СЪЕСТ» — «он тебя съест». «И ТЕБЯ УБЬЕТ» — «и тебя убьет».

Анджело наконец ответил, и притом с преувеличенной любезностью:

— Видите ли, генерал нашего ордена полагал, что ему лучше отдохнуть в глуши.

Словечко «отдохнуть» его выдало. Если с кем случается то, что вежливо называют нервным расстройством, все мы говорим: ему надо отдохнуть.

Несколько недель встречи Тома с приятелем сводились к тому, что, столкнувшись в коридоре, Умник, не останавливаясь и едва улыбаясь, махал рукой и говорил что‑нибудь вроде «Надеюсь, все в порядке?» или «Погода ужасная, правда?». И Том, глубоко этим уязвленный, в конце концов решил, что, если человеку угодно поддерживать лишь такие отношения, он тоже может играть в эту игру: «Здравствуй, брат! Дивное утро, не так ли?», — покамест не уразумел, до чего напряжена жизнь в столь тесных сообществах, как МОК.

Первый щелчок получил он, когда услыхал, как двое мальчишек говорили о Ригисе: Умник. Это значило, что Анджело неосторожно выдал прозвище кому-то из братии, а тот, уже нарочно, подбросил стрелу мальчишкам. Дать такое прозвище товарищу — дружеская потеха. Дать его учителю — все равно что засунуть ему между фалдами шутиху. Более ощутимый удар он испытал, начав убеждать класс, что «Покинутую деревню» Оливер Голдсмит писал, с грустью вспоминая в своей убогой лондонской мансарде ирландскую деревню, в которой родился.

— Возьмите, например, строки…

Тотчас взметнулась рука в чернилах. Это был Микки Бреннан, сын местного трактирщика, еще раньше показавшийся ему одним из самых смышленых в классе.

— Я знаю эти стихи, сэр, — напористо сказал Микки и стал без запинки, с чувством читать, начав со строфы:

В своих скитаньях по земле тревог,

Во всех невзгодах, что послал мне бог,

Я не терял надежды, что найдут

Мне тут для сна последнего приют.

И дальше, до строк:

И точно заяц, уходя от пса,

Бежит туда, где бег их начался,

Я не терял надежды, что опять

Увижу дом — приеду умирать.

Едва Бреннан стал читать, весь класс зафыркал (из-за чего?).

— Отлично, Бреннан. Но откуда ты так хорошо знаешь эти стихи?

Ответил не Микки Бреннан, а неотесанный парень по имени Харти, последний ученик и, как показалось

Тому, гроза школы. Том уже однажды унимал Харти, когда тот лупил мальчишку вдвое меньше себя.

— Эти стихи, сэр, — пробасил Харти, с завистью глядя на Бреннана, — он знает только оттого, что Умник… — Когда он оговорился, если это была оговорка, все захихикали. — Я, сэр, имею в виду брата Ригиса, он всегда их нам приводит на истории. Он говорит, эти стихи ему очень нравятся.

Класс без стеснения захохотал; Том смекнул и со страху сразу перешел к чему‑то другому. Если эти смешливые канальи умудрились обнаружить Умника в Голдсмите, нет нужды учить их обнаруживать Лиссоя в Оберне. Встречая их невинно — плутоватые испытующие взоры, он догадывался, что недолго ждать, покуда они и его раскусят. Какое прозвище дадут они ему — быть может, уже дали? И облетело ли оно всю школу, весь монастырь, весь Кунлеен?

Поселился он теперь у молодого женатого плотника в крохотном розовом домике, как бы выросшем прямо из тротуара, ведущего к школе и монастырскому общежитию. Дальше дорога поросла травой и начиналась сельская местность; впрочем, весь этот месяц, глядя в окно своей маленькой гостиной, куда ему всегда в одно и то же время подавали обед, и провожая глазами изредка проезжавшую мимо телегу или неторопливого пешехода, он думал, что Кунлеен — это место, где у жизни нет ни начала, ни конца. Подобно любому из беленых домиков на бескрайнем болоте, простиравшемся за окном, это была лишь точка во времени и пространстве. Ослик медленно тащил груженную пирамидами торфа повозку от одной двери до другой, вывозя болото на Главную улицу. Каждый вечер пастухи прогоняли небольшое стадо черных коров, и вымя у каждой было переполнено, каждой хотелось, чтобы ее где‑нибудь на заднем дворе скорее подоили. Единственная в Кунлеене водоразборная колонка стояла на развилке сразу за школой (к ней вели три широкие ступени, а деревянная обшивка всегда была заклеена объявлениями о продаже сена или земли); за окном Том иногда видел водовоза с двумя покрытыми мокрой мешковиной бочками, лениво выкрикивавшего: «Кому воды? Пенни ведро!» Жена плотника, как многие хозяйки в Кунлеене, держала на заднем дворе кур — однажды Том ви — дел, как сверху упал ястреб и унес цыпленка. А однажды суровым морозным утром Том услыхал, что жена плотника рыдает — ночью лиса передушила всех кур. «Я начинаю думать, — сказал Том плотничихе, — что надо весь город обнести забором». А как‑то раз чудесным апрельским днем он увидал, как стая ласточек пролетела над Главной улицей из конца в конец, точно и улицы никакой не было. Ничего удивительного, что старый водитель автобуса посмеялся над ним в тот вечер, когда он искал гостиницу! Тут нет ведь ни железной дороги, ни кино, ни библиотеки, ни танцзала, лишь несколько лавок да кабаков. И вскоре он убедился, что, покончив с просмотром домашних работ и подготовкой к завтрашним урокам, ему нечего делать долгими осенними вечерами — разве что читать или играть на кухне в карты с плотником и плотничихой или ловить в приемнике с осевшими батареями голоса из Дублина, то замирающие, то возвращающиеся.