— Как бы взобраться вон туда? — говорила Наденька, указывая глазами на верхушку стены. — Какой, я думаю, оттуда вид!
— Посмотрим, — сказал Ластов и, ухватившись обеими руками за край высокой окопной бойницы, не имевшей, как само собою разумеется, ни стекол, ни рамы, вскочил на самое окно. — Ну, Надежда Николавна, теперь вы.
Он опустился на одно колено и протянул к ней руки.
— Да страшно…
— Ничего, не бойтесь, держитесь только крепче.
Наденька взялась за поданные руки, оперлась носком на выдавшийся из стены кирпич, Ластов приподнял ее — и она стояла уже на окне возле него.
— Ах, что за вид! Ведь я говорила!
Под ногами молодых людей расстилалась во всей своей летней красе лаутербрунненская долина, залитая жгучим золотом солнца.
— Послушайте, Надежда Николаевна, когда вы вглядываетесь в такой ландшафт, не находит на вас неодолимое желание броситься из окошка навстречу всей природе, заключить в объятия целый мир? Девушка рассмеялась.
— А на вас находит? Ну, бросьтесь.
— Извольте. Господи благослови!
Он готовился соскочить с окна; Наденька вовремя удержала его за руку.
— Что за ребячество! Ведь расшиблись бы.
— Наденька! Лев Ильич! Домой! — донесся снизу голос Лизы.
— Уже? — удивилась Наденька. — Надо бы как-нибудь увековечить свое пребывание на этой высоте… Нет ли у вас карандашика?
— Есть.
Ластов вынул бумажник.
— Но стена слишком шероховата, — сказал он, — ничего не напишешь. Вот у меня визитная карточка — распишитесь на обороте.
— Гуси-лебеди, домой! — раздалось опять снизу. — Где вы запропастились? Обедать пора, скоро два часа.
— Ах, скорей, скорей! — заторопила Наденька, выхватывая из рук молодого человека карандаш и карточку, и, приложив последнюю к стене, расчеркнулась на ней: "Н. Липецкая, 2/14 июля 186-г."
— Спрячьте же куда-нибудь, да подальше, чтобы никто не нашел.
Ластов приподнялся на цыпочки и втиснул карточку в глубокую расщелину над окном.
— Здесь и дождем не захватит. Он соскочил внутрь развалины.
— А я-то как? — сказала гимназистка. — Ведь высоко.
— Упритесь на мое плечо.
— А вы закройте глаза.
— Могу.
Едва коснувшись плеча молодого человека, ловкая барышня в миг соскользнула на землю.
XII
КАКОЕ НАЗНАЧЕНИЕ ЖЕНЩИНЫ?
— Так вы, Александр Александрович, о нас одного мнения с Наполеоном?
— С Наполеоном?
— Да, с Первым. Помните, как он выразился на вопрос m-me Stael: какую женщину он уважает более всего?
— Как?
— "Без сомнения, — сказал он, — la respectable femme, qui a fait le plus d'enfants[77] ".
— Co стороны француза подобный ответ был, конечно, не совсем деликатен, — усмехнулся Змеин, — тем более, что женщина, предлагавшая вопрос, явно напрашивалась на любезность: "Вас, мол, сударыня, я уважаю более всех". Но со своей точки зрения, Наполеон рассуждал весьма логично.
— А с вашей точки зрения? Впрочем, что ж я спрашиваю: ведь вы ученик Куторги?
— Во взгляде на женщин я действительно схожусь с ним отчасти.
— Значит, и по вашему, человеческие самки только пищат, не поют?
— Гм, казусный вопрос. Мне нравится, признаться, женское пение; но как знать — может быть, из пристрастия? Ведь и птичьим самцам, я уверен, писк их самок кажется очаровательнейшим пением.
— Ну, пошли! Птичьи самцы одеты всегда в пестрое, праздничное платье, самки — в серое, будничное, следовательно, они сандрильоны, назначение которых сидеть дома, производить себе подобных и т. д., и т. д.
— Совершенно справедливо. И назначение человеческих самок — семейная жизнь.
Лиза сделалась серьезною.
— Вот вы, мужчины, какие деспоты, что не хотите в нас признать даже равных с вами умственных способностей! И все только потому, что вы телом сильнее. Смеются над средневековым кулачным правом, а что же это, как не вопиющее кулачное право? Я не отрицаю факта, что нынче много пустых женщин; но отчего их много? Оттого, что вы, мужчины, сделали из них этих кукол и рабынь, что вы не даете развиться им, что вы столько раз напевали им: "волос бабы долог, ум короток", что они, наконец, и сами тому поверили.
— А вы, Лизавета Николаевна, затем, вероятно, остриглись, чтобы показать, что не подходите под общую мерку?
— Да, затем! — отвечала с сердцем экс-студентка. — Так как вы уже затронули этот вопрос, то знайте же, что я пожертвовала своими волосами в пользу недавних питерских погорельцев.
— Честь вам и слава; вы уподобились, значит, карфагенским женам. Но спрашивается, куда деть погорельцам такой небольшой кусок каната? Разве с горя повеситься?
— Ваши остроты, Александр Александрович, совершенно неуместны. В жалком положении погорельцев и какие-нибудь восемь рублей, которые я получила от парикмахера за свою шевелюру, немаловажная помощь.
— Ну, восемь рублей у вас, пожалуй, и так бы нашлось; для такой суммы не стоило лишиться волос, этой истинной красы женщин.
— Хорошо, оставим этот вопрос, Так, по-вашему, только замужняя женщина достигает своего назначения?
— Да, незамужняя — незрелый плод…
— Который, в ожидании великого счастья быть выбранным в сожительницы одним из вас, должен сидеть сложа руки и помирать с голода?
— Нет, и незамужняя женщина должна трудиться. Я даже допускаю, что силам женщины доверяют до сих пор слишком мало, что круг деятельности ее мог бы быть обширнее нынешнего. Зачем бы ей не быть, например, конторщиком, управляющим домом или имением, фотографом, женским врачом? При незначительной семье подобные обязанности она могла бы исполнять даже во время замужества.
