Современная греческая проза - [44]
[…]
Он был мертвым шесть дней, пока наконец не наступило время стенкам кишечника лопнуть, и его разжиженным внутренностям не начать выливаться наружу, вместе с червями, которые уже взялись за работы по разложению. Шокированный этим зрелищем, он пытался укротить этот ужасающий разлив самого себя из своих одежд, отчаянно запихивая кофту в штаны, пытаясь удержать хотя бы на время свою мертвую материю внутри себя, но, естественно, ничего из этого не приносило никакого результата. Он уже чувствовал, как его телесные жидкости беспрепятственно вытекают из его разрушенного тела, пропитывают его и проходят насквозь. И все это вместе с вялым и неизбежным осознанием того, что надо бы ему наконец-то положить этому конец.
Отец задергался в панике, когда обнаружил его в таком состоянии, и беспокойно кинулся к нему. Вначале он выхватил стакан с молоком из его рук, а затем заставил его встать и подняться по лестнице до его комнаты. Его расквашенные внутренности капали на деревянный пол, и Алкивиад чувствовал эти миазмы в своей любимом доме.
«Где у тебя чистая пижама?» – спросил отец, уложив его на кровать. Алкивиад не ответил, зная, что это напрасно. Отвратительный вид его трупа совершенно очевидно открывал всю правду, которую столько дней все они невнятно пытались игнорировать, правду такую же угнетающую и абсолютную, как и сама смерть. Теперь уже никто из них не мог закрывать на то глаза, и сам он, естественно, был не в состоянии сосуществовать со своим трупом.
Отец в итоге нашел чистую одежду и, несмотря на возражения сына, смог раздеть его, оставив в одном нижнем белье. Затем он одел его в новую, чистую одежду и помог поудобнее улечься на кровати. Алкивиад снова заправил кофту в штаны, в последней попытке скрыть от отца нечто насколько отвратительное, что он еще никогда в жизни не видел.
«Полежи-ка здесь, я пойду почищу диван и вернусь. Ты в порядке?»
Алкивиад бесчувственно покачал головой, не потому, конечно, что был в порядке, но потому что он больше всего на свете хотел, чтобы тот ушел. И отца это убедило – так что, оставив у него на лбу последний поцелуй, он вышел из комнаты.
В распоряжении у Алкивиада было мало времени. Нора должна была с минуты на минуту вернуться из магазинов, да и отец его недолго прибирал бы в гостиной. Но, с другой стороны, сам он был ужасно слаб, так что не мог чувствовать ничего, кроме бесконечной благодарности за то, что его умирающие мышцы все еще могли выполнить необходимые движения и перенести его к шкафу. Внутри шкафа царил жуткий порядок, так что только потянув за ручку, он без труда нашел то, что искал: ремень Норы – тоньше, чем его ремни, но в то же время гораздо крепче. Он осмотрел его и, решив, что тот должен был бы подойти для его цели, завязал и приладил к ручке самого высокого шкафчика. Он, естественно, задавался вопросом, выдержит ли вес его тела эта импровизированная петля и получится ли у нее в итоге его убить, учитывая то, что он был достаточно высоким и ноги должны были бы достать до пола, но выбор был невелик. Так или иначе, была серьезная вероятность, что он не сможет умереть больше, чем он уже это сделал.
Быстрыми движениями он вытащил скамеечку, которой пользовалась Нора, чтобы доставать до высоких шкафчиков, взобрался на нее, продел голову в петлю и, убедившись, что ремень не соскользнет с ручки шкафа в то время, как он будет болтаться в воздухе, оттолкнул скамеечку вбок и повис в пустоте.
Пятки его все-таки достали до пола, но резкое давление на шею так сильно его накренило, что почти сразу же тело его отяжелело и расслабилось. За окном свет живого мира менял разнообразные оттенки, пока совсем не побелел и в конце концов не погас – еще до того, как закатилось солнце того летнего вечера.
Мария Куюмджи
Все может случиться от одного прикосновения
Болото
Маркосу Мескосу
Я тогда только что переехал в село Вариа, помощником врача. В старые времена это было болото, страшное болото, оно пожирало людей и животных, дома можно пересчитать по пальцам. Уже много лет, как болото было осушено, и теперь там уже полно домов, но бывали такие дни, говорят, когда оно оживало и душило деревню маревом, походившим на черную пыль, слышен был запах стоячей воды, люди становились болезненными, агрессивными, и это состояние продолжалось несколько дней.
Врач чувствовал себя обессиленным, так что послал меня одного к своему больному, к старику Гаврилу.
Сегодня ты увидишь короля болота, сказал он, Гаврила. Он уже совсем сдал, бедняга. Слез со своего трона, но дома у себя все еще командует. Теми, кто остался. Живыми и мертвыми. Смотри, не принимай это с излишней беспечностью – болото живо. Из него прорастают руки и ноги – готовое тебя схватить прошлое. Не полагайся на романтиков тумана. Это покровы Саломеи, которая снимет с тебя голову. В Гражданскую сколько народу там сгинуло. Они шли туда, чтобы укрыться, а трясина их поглощала. Один или два дома всего-то и было тогда. Первый построил Гаврил, который знал это место, как свои пять пальцев. Болото заманило туда несколько человек и поглотило их. Даже и сейчас, когда осушено, оно изрыгает кости. Когда оно просыпается, как сегодня, то вспоминает об убийствах, о мертвецах и исторгает их в свой туман. Не улыбайся, друг. У крови свои законы. Их не исправишь. Из головы тогда выходят существа, которые начинают говорить, и логика уступает место абсурду. Слышишь, как часы тикают, тик-так, на твоем запястье, время тащит тебя, как связанное животное.
