Современная финская повесть - [53]

Он тоже всю жизнь так думал.

Он стремился к высоким идеалам, но никогда не мог их себе позволить: вечно приходилось добывать деньги и имущество для семьи. Это и есть свобода личности по западным понятиям. Я ведь просто вьючное животное — так мне всегда казалось. Маленький пугливый мул, который должен ежедневно таскать деньги и товары.

— Я тебя не понимаю, — говорит Кристина, и он слышит по ее голосу, что она действительно не понимает. — Ты говоришь какие-то странные вещи.

— Может быть, я расстроен. Может быть, правление право. Я приму какое-нибудь решение, и тогда мы поговорим о путешествии, но на это потребуется не меньше месяца.

— Значит, мы, как обычно, поедем на дачу?

— Да.

— Когда?

— Когда тебе удобно.

И они решили перебраться в начале следующей недели.

7

В первый же день своего отпуска он решил сходить к доктору. К Юсси. Теперь он сидит в приемной Юсси, держит в руках газету и скользит взглядом вдоль стен, потолка и пола. Взгляд останавливается на картине, которая висит на стене. Это летний пейзаж с берегом озера, песчаным пляжем и лодкой в камышах.

Какие у Юсси безобразные картины, думает он, уставившись на пейзаж.

Это был Юсси, тот мальчик, тогда, летом.

В те годы у них на даче гостили школьные приятели Пентти и Эсы. Пентти и Юсси было тогда по шестнадцать лет. Вся семья сидела в лодке: Кристина, Кайса, Эса, Пентти, Юсси и он. Лаури был в отъезде. Они катались вдоль песчаного берега, огибая камыши. Не то собирались куда-то купаться, не то возвращались с купанья. Этого он не помнит. Каждый раз, когда семья отправлялась вместе купаться, он сидел с удочкой на корме. Кристина гребла. Он помнит, как нехотя держал тогда удочку. Был тихий августовский день, ярко-синее небо казалось высоким. Когда он меньше всего этого ожидал, рыба клюнула. Она была такая огромная, что ее не удавалось втащить в лодку без сачка. Он велел Эсе выпрыгнуть из лодки и сплавать на берег за сачком. В таких делах он всегда оказывался непредусмотрительным. Эса прыгнул и поплыл.

Метровая щука тянулась за кормой, касаясь поверхности воды. Эса плыл, Кайса торжествовала, Кристина удовлетворенно потирала руки: вот как наш отец рыбачит, милый Хейкки... Смотри не упусти ее... А Пентти нервно зудел: ой, сорвется, ой, дай-ка я, не то она сорвется. Солнце стояло высоко в яркой синеве. Большая гладь озера была спокойна, как зеркало вселенной. Потом среди других голосов он услышал:

— Дядя Хейкки, у вас же есть финка.

Эта минута живо сохранилась в его памяти. Он не раз с грустью возвращался от былых картин к новой действительности. С особенным сожалением вспоминалась ему именно эта история.

— Дядя Хейкки.

Да. Это был Юсси. Юсси посоветовал всадить финку в брюхо щуке и так втащить ее в лодку.

— Дядя Хейкки.

Кто-то коснулся его плеча. Он поднял глаза и вспомнил, где находится. Перед ним стоял Юсси в длинном белом халате. Острые синие глаза смотрели на него спокойно сквозь очки в светлой оправе. Светлые волосы Юсси поредели, лысина просвечивает, виски обнажились.

— Здравствуйте, дядя Хейкки. Простите, пожалуйста, что вам пришлось ждать. Теперь я свободен. Узнал, что вы пришли, и отменил другие дела.

Они пожали друг другу руки, осведомились о новостях и прошли в кабинет. Юсси узнал, что дела Пентти в химической промышленности идут успешно, поскольку времена нынче хорошие. Хейкки услышал, что Юсси почти отказался от частной практики, так как больница поглощает все его время. Что раньше у него было больше частных пациентов, да и теперь они нашлись бы, стоит только захотеть. Но он не хочет, потому что, по его мнению, психиатр, занимающийся в Финляндии только частной практикой, — шарлатан... Он предпочитает быть обыкновенным невропатологом, а не модным психиатром.

— ...Душевный человек, душевная травма, душевный разговор — это все допускается, но душевнобольной не желает быть душевнобольным.

Хейкки усмехнулся... Перед ним прежний энергичный Юсси, который любит затолкать в одну фразу все мыслимые и немыслимые вещи.

— Послушай-ка, Юсси, научи ты меня, как привести в порядок нервишки.

— Не может быть, чтобы ваши нервы были не в порядке.

— Я и сам, честно говоря, не очень в это верю, но иной раз кажется, будто и впрямь что-то не так. Во всяком случае, их надо бы подремонтировать.

— Вот оно что. А почему, позвольте узнать, вы полагаете, что дело в нервах?

— Да потому, что я уже давно запустил свои дела, не могу сосредоточиться. То есть я, конечно, их выполняю, но только в самую последнюю минуту, и то нехотя. Мне стало казаться, что я теперь не гожусь даже на то, чтобы сидеть в трамвае. Работа меня тяготит, не могу собраться с мыслями. Разве это не нервы?

— Нервы, конечно, тоже, но мне трудно установить причину болезни. Для этого нужно обследовать сначала одного пациента — дядю Хейкки, потом другого — все руководство вашего учреждения; только после этого можно сказать — нервы ли тут повинны и у которого из двух пациентов они развинтились. А вы, значит, хотели бы привести себя в прежний порядок?

— Да. Вот именно.

— Расскажите-ка мне, каким он был, этот прежний порядок, чтобы я знал, чего вы хотите,