Современная филиппинская новелла (60-70 годы) - [16]

Мастеров в «Комфорте» было пятеро: Пелес Булутонг, Иско, Ато, Тиаго и Андой. При первом посещении парикмахерской я попал к Андою, и с тех пор он стал моим мастером.

Никогда не забуду, как встретил меня Андой. Я испытывал некоторую робость, даже страх — так всегда бывает со мной в незнакомом месте. И тут ко мне подошел Андой — он как раз был свободен. Улыбнувшись своей открытой улыбкой, он учтиво пригласил меня в кресло, так что мою робость сразу как рукой сняло, а когда он завязал простыню и начал работать ножницами, я и вовсе оправился от смущения. Андой был великолепным мастером своего дела. Исподтишка я рассматривал его в зеркало. Он был очень смугл, среднего роста, а улыбка, как я убедился, никогда не сходила с его лица. Лет ему было под сорок, и он являл собой картину абсолютного довольства собственной персоной, полной удовлетворенности жизнью. Его не волновали никакие проблемы, для него все было просто и ясно.

— Так это ты, приятель, женился на Розе, дочери нашего казначея? — спросил он, начиная разговор.

— Да, я, — ответил я, поколебавшись, так как не знал, обращаться ли к нему на «ты» или на «вы». В конце концов я решил разговаривать с ним как с добрым знакомым.

— Ну, тебе повезло, — продолжал он. — Хорошая девушка.

— Спасибо на добром слове, — сказал я.

Андой был словоохотлив и не чинясь поведал мне историю своей жизни. Родился он в Мониноне, как и несколько поколений его предков. Он был женат, имел пятерых детей, причем у троих были уже свои семьи. Доучился он всего до третьего класса, но, судя по его высказываниям, соображал не так уж плохо.

— Жаль, что ты мало учился, — сказал я. — В наше время образование — это все.

— Ну, не скажи, — возразил он. — Дело не в образовании, а в судьбе. Кем нам быть в этом мире — решается еще до того, как мы в него войдем. Возьми меня — сколько бы я ни учился, но если мне суждено быть парикмахером, того не миновать.

— Нет, — не согласился я, — если бы ты учился дальше, у тебя была бы другая работа.

— Вот тут-то ты и ошибаешься, — тоном проповедника сказал Андой. — Уж если что тебе написано на роду, так, как ни бейся, ничего не изменишь. Возьми Тиноя, к примеру. Ах да, ты не знаешь, кто такой Тиной. Спроси Розу или тестя — они с ним хорошо знакомы. Уж как этот Тиной заносился! Как вернулся сюда, на первых порах никуда не выходил без шляпы и галстука. Ну, и что из этого вышло? С работы его, конечно, выперли, сейчас он собирает ставки на петушиных боях, да и сам поигрывает.

— Значит, этот Тиной сам во всем виноват.

— Ну да. А только он захотел стать игроком лишь потому, что так ему было суждено.

Я понял, что его позиции неуязвимы.

— А тебе самому нравится быть парикмахером? — спросил я.

— А что в этом плохого — быть парикмахером? — философски изрек Андой. (Все парикмахеры — философы.) — Что бы сделалось с миром, если бы не было парикмахеров?

Я не ответил, так как понял, что дальнейший спор ни к чему не приведет.

Начался учебный год, и мы с Розой стали учительствовать — она в третьем классе, я в восьмом. Я быстро убедился, что городишко был погружен в спячку по той простой причине, что жители его почти неграмотны. Все они за малым исключением разделяли самые нелепые суеверия и безоговорочно верили в рок. Они даже не ощущали потребности улучшить свое положение. Жили тем, что давала скудная земля, и полагались не на себя, а на небо, на всемогущее небо. Третью часть года они работали в поле, а остальные две трети сидели дома, перемывали косточки соседям да плодили детей. Последнему занятию они, видимо, предавались особенно усердно: детей в городке было великое множество, и Монинон мог бы служить иллюстрацией угрозы «демографического взрыва».

Как-то я поделился своими опасениями на этот счет с Андоем.

— А кто может заранее знать, сколько детей ему суждено иметь? — повернул Андой в знакомое русло. — Здесь все от бога. Да и то сказать — ведь это его заповедь нам, людям. Библию читал? Помнишь, что он сказал Адаму и Еве? «Плодитесь и размножайтесь». И кто не выполняет эту заповедь, совершает великий грех.

— А если детей нечем кормить? — возразил я. — Знаешь, ученые говорят, что, если не остановить рост населения, нам придется сидеть на плечах друг у друга. И на земле будет голод, а люди начнут убивать друг друга за клочок земли, на который можно поставить только ногу.

— Вот тут-то ты и ошибаешься. Все вы, больно образованные, выдумываете всяческие страхи. Бог знает, что делает. И если он допускает увеличение числа людей, он знает, как их прокормить. Это уж его забота.

— Это называется фатализм, Андой, — пытался втолковать я ему. — Этак мы ничего не добьемся. И в этом одна из причин нашей отсталости. «На бога надейся, а сам не плошай». Вот ты, например, как ты можешь выбиться из нужды, когда ты палец о палец не желаешь ударить? Ну хорошо, стрижка. Но ведь здесь не хватает работы, тебе надо найти другое занятие. Да будь ты даже единственным мастером на весь Монинон и стриги ты всех, включая женщин, ты и тогда не сколотишь состояния.

— Нет, приятель, ты не прав, — сказал Андой, глядя на меня в зеркало. — Ты совсем не прав. Ты забыл, что каждому из нас уготована своя судьба, и ее не избежишь. Если тебе суждено быть богатым — будешь богатым. Это от бога. И если он хочет, чтобы я всю жизнь был парикмахером, то, как я ни бейся, все равно будет по его, а не по-моему. Тут уж ничего не поделаешь, да и делать-то, собственно, незачем — нельзя же идти против бога.