Современная девочка - [49]

Он был таким же светлым, лучистым, его широкие плечи и руки — он держал тетрадь, что-то писал до ее прихода — стали совсем мужскими, в лице пропала госпитальная бледность, исчезли трагические черточки. Она радовалась этим переменам и в то же время что-то кольнуло — он без нее смог стать таким! А он улыбнулся, сказал просто:

— Таня, как хорошо, что я снова вижу тебя!

И сразу стало не нужно никаких слов.

— Я тоже… Я тоже… Хорошо!

Оба рассмеялись, облегченно и счастливо.

— Сыграй, Таня, что тогда играла… я слышал.

— А-а-а… У Ники на балконе, она как раз напротив живет. Но у меня сейчас совсем другое настроение!

— Ничего, сыграй.

Таня вынула скрипку, начала настраивать. Вот такой Алеша мысленно видел Таню — тоненькую, в неизменном темном платье с воротничком, белой полоской окружающем смуглую шею, немного отчужденную — до того момента, пока заиграет, и тогда скрипка расскажет, что Таня вовсе не отчужденная, не холодная, что она стремится к нему, верит ему так же, как он ей.

5

Регина Чеславовна тихо шла по улице. Закончился педсовет. Последнее время они стали проходить более мирно, спокойно. Меньше разговоров о нарушителях дисциплины: они были, как в любой школе, не без этого, их просто стало меньше. Больше говорили об успеваемости, организации кружков, проведении вечеров, налаживании отношений с другими школами. Регину Чеславовну всегда немного пугали шумные мероприятия, само это слово она не любила, боялась, что за суетой, за броской удачей можно проглядеть человека, ученика.

Недавно в пятом классе, где она вела немецкий, произошел такой случай: славный парнишечка Митя, которого учителя любили за его спокойный, покладистый характер, в один день нахватал двоек. Первую двойку ему поставила математичка — Митя отказался идти к доске. На перемене Митя плакал. На следующем уроке — русского языка — его снова вызвали. Митя попросил, чтоб ему разрешили отвечать с места. Учительница восприняла это как каприз и тоже поставила двойку. На этот раз Митя не заплакал. Вид у него был унылый — будь что будет.

Урок Регины Чеславовны был последним. Перед этим на перемене учителя обсуждали в учительской Митины двойки и возмущались его непонятным упрямством. Регина Чеславовна сказала, что здесь что-то не то, не похоже на простое упрямство.

В пятом немецкий знали лучше, чем в восьмом. Регина Чеславовна спросила Митю по-немецки, может ли он отвечать, знает ли урок.

— Могу, — ответил Митя. Он бойко, не выходя из-за парты, проспрягал глагол, прочитал и перевел текст. Регина Чеславовна поставила ему пятерку.

Митя разрумянился, глаза у него сияли. Он даже повертелся немного и пустил бумажный самолетик. Регина Чеславовна сделала вид, что не заметила. Много ли нужно ребенку, чтобы забыть свои беды и быть счастливым?

После урока она попросила Митю остаться. Притянула к себе и заглянула в глаза. Он не оттолкнулся, ответил доверчивым взглядом.

— Скажи мне, кинд, почему не слушался сегодня учителей?

Он оглянулся на дверь, спросил:

— А смеяться не будете? — Повернулся к Регине Чеславовне спиной, задрал пальтишко и показал две круглые заплаты на штанах.

— Глупе дитысько! Эка невидаль — заплаты! Да если бы ты посмотрел мою юбку на свет, то увидел бы решето…

— Решето — это ничего, — убежденно сказал Митя. — У меня тоже было решето, ну пусть бы и было. Я просил маму не латать, а она говорит: разлезутся, тогда совсем нечего одеть будет. А в классе смеются.

— Кто смеется?

— Кто-то…

— И ты бы смеялся?

— Нет. Эх, если бы мне мама спортивный костюм купила, как у Борьки! Я ей сказал, что без хлеба посижу, пусть купит, а она говорит: у нас же еще Маришка — это сестра моя, — она не может без хлеба. Ну ладно, Регина Чеславовна, побежал. Только вы — никому!

На следующий день на переменке в дверь учительской просунулась голова Мити. Глаза его кого-то выискивали среди учителей. Увидев Регину Чеславовну, заморгали, заулыбались, просунулась и рука, энергично махнула: «Сюда!»

Митя молча, несколько раз повернулся перед Региной Чеславовной.

— Ну как?

— Здорово! Чудесно! А ты обижался на маму…

— Оказывается, мама понемногу откладывала деньги, а вчера пошла и купила тот самый спортивный костюм. Как у Борьки! — И Митя еще несколько раз повернулся, чтоб Регина Чеславовна могла полюбоваться.

Скорее бы кончились трудности, чтоб побольше радостей детям, конфет — и никаких заплаток!

Сегодня что-то нездоровилось. Был тихий влажный вечер, когда воздух не освежает, а тяжестью прилипает к человеку. Какое время года, не разберешь: то зима, то снова осень. Потеплело, все покрылось налетом влаги, туман холодными кусками оседал в груди, дышалось трудно. Тело всегда откликается на перемену погоды. Если дух храбрится, не сдается, то тело не такое упорное, покорно уступает времени и всем пережитым невзгодам.

Вдруг из окошка плеснуло на тротуар смехом, чей-то знакомый голос запел: «Ви — роза! Ви — роза, бель Татиана-а-а!» Снова смех. Да это Витя Хомяков. И девочки там. Дружно, слаженно запели офицерский вальс: «Ночь коротка, спят облака, и лежит у меня на ладони незнакомая ваша рука…»

Регина Чеславовна перешла на другую сторону. Окно на втором этаже не занавешено, над подоконником чуть-чуть торчат макушки сидящих, зато хорошо видна кружащаяся по комнате пара. Кажется, Ника и Леня Мартыненко. Что это за вечеринка? Ведь родителей предупредили, чтоб никаких вечеринок. Слух о вечеринках с танцами, вином и бог еще знает чем просочился не только в школу, об этом заговорили в гороно, в горкоме комсомола. Заведующий гороно поднял бучу: дескать, плохо смотрят учителя. Разве за всеми усмотришь? Пока что вот такая мера: просьба к родителям не разрешать безнадзорных вечеринок. Но ведь могут и без родительского разрешения: взрослые загружены на работе, трудный восстановительный период. Но почему обязательно думать плохое? Молодежь должна собираться, танцевать, петь… Молодежных клубов для старшеклассников нет. Дворец пионеров тоже приютить всех не может. Так пусть лучше на глазах, в школе, чем собираться вот такими безнадзорными компаниями.