Современная демократия и альтернатива Троцкого: от кризиса к гармонии - [140]

.

На съезде зачитывались многочисленные поздравления от рабочих различных фабрик и заводов России, в которых имя Троцкого неизменно ставилось вторым после Ленина. До Троцкого на съезде выступал Зиновьев с политическим докладом. И очень показательно, как встречали делегаты докладчика, которого объявил председатель. Он поднимается со своего места и идет к трибуне. Зиновьев шел вместо Ленина первым докладом на съезде. Шел в тишине. Никто не хлопал. Потом по организационному вопросу выступал Сталин. Он также шел к трибуне в тишине. Когда на восьмом заседании (четвертый день съезда) объявили Троцкого, он шел к трибуне под «продолжительные аплодисменты»!

Но это был внешний триумф, так очаровавший Дойчера. Несмотря на все это, XII съезд показал и поражение Троцкого в его противостоянии с заговорщиками. Триумф был только внешним и краткосрочным. Троцкий был побежден на съезде идейно и организационно. Кредо Троцкого о взаимном влиянии, а не отметании инакомыслящих, было окончательно похоронено именно на этом съезде и именно при молчаливом согласии самого Троцкого. Зиновьев довел до логического конца ленинскую аргументацию предыдущих лет о борьбе с инакомыслием:

«Всякая критика партийной линии, хотя бы так называемая “левая”, является ныне объективно меньшевистской критикой».

По тому, какие лозунги вызывали бурное одобрение делегатов, можно судить о качестве партии. Это уже была далеко не та партия, которая делала революцию и сражалась в гражданской войне, терпимо относясь к разным идейным течениям внутри себя. Если Зиновьеву не апплодировали как человеку, то его лозунг на отметание инакомыслящих вызвал явное одобрение:

«Вторая опасность, – чтобы в тот момент, когда империализм, который прямо подумывает: если нет Ленина, не попробовать ли зубок насчет интервенции еще раз, – чтобы в это время мы насчет единства партии не допускали ни малейшей двусмысленности, никаких кривотолков. Если есть хорошие “платформы” относительно создания других партий, скатертью дорога. (Бурные аплодисменты, продолжающиеся несколько минут, оратору не дают продолжать)».

Такая реакция делегатов не могла быть, например, на VII съезде, когда партия раскололась почти пополам и лишь при неизменном стремлении Троцкого на объединение, а не на отметание, сохранила свое единство. Это была уже не та партия. Сам Зиновьев еще в 1922 г. констатировал:

«…у нас в партии, которая выросла за 4 года в 10 раз, много неграмотного молодняка…»[308].

Троцкий также был побежден еще и организационно, так как получил лишь 35-е место по голосам при выборах в ЦК. Это был сокрушительный удар по нему, так как год назад он получил столько же голосов, как и Ленин, и разделил с ним первое место. Я уверен, что Троцкий даже не поинтересовался этими результатами. И по иронии судьбы он вошел в ЦК только потому, что заговорщики увеличили его численность по совету Ильича. XII съезд увеличил ЦК до 40 человек и ЦКК – до 50 человек. Получилось что-то между планами Ленина и Троцкого. Если бы численность членов ЦК осталась прежней, как предлагал Троцкий, он сам бы не попал в него! Против лозунга Зиновьева на отметание выступил, например, Косиор, упомянувший, к тому же, что Троцкий не занимает пост, достойный своих способностей и авторитета. Очень интересна реакция «его высокоблагородия» Троцкого на это замечание, выражающее искреннее недоумение и дружескую озабоченность. Он высокомерно ответил на это в том духе, что, мол, мы, «патриции-вожди», разберемся сами без вас, плебеев. Он не считал нужным втягивать в свои споры внутри ЦК более широкий круг: всей партии, и тем более всего народа. Ну и как марксист, он не считал кадровые вопросы решающими для мировой революции. Зачем ему, думал Троцкий, высокая должность, если не принимаются его предложения в той сфере, которую он будет курировать на этой должности? Это вопрос логичный, но слишком прямой. А политика никогда не шла прямыми путями. Троцкий считал более важным добиться принятия его идей, а не его самого на какую-то должность. Он всегда мыслил с точки зрения революции, а не с точки зрения себя как человека.

Именно поэтому на предложение Бухарина объединиться в 1929 году он ответил: «Со Сталиным против Бухарина? Да! С Бухариным против Сталина? Никогда!». Этот ответ был всегда загадкой для историков. Но ларчик открывается просто: Троцкий – человек идей, а не кадров. В глазах Троцкого Бухарин был теоретиком правой оппозиции, а Сталин – центрист. Себя он сам считал левой оппозицией, и поэтому обьединение с правыми представлялось ему просто беспринципной борьбой за власть. Поэтому ради выправления курса страны он готов был объединяться с ненавистным ему лично Сталиным, а не с милым интеллигентным Бухариным, который еще недавно его боготворил.[309]

Мысля идеями, Троцкий ждал еще в 1930 году просьбы Сталина вернуться в руководство. Мысля идеями, он писал даже в 1933(!) году письмо Сталину о необходимости срочного изменения его внутренней и внешней политики. Представляю себе, как посмеивался в усы диктатор, читая это письмо.

Именно интересы революции были по-настоящему важны Троцкому. И не столько русской, сколько европейской. Они мыслились Троцким как разные эпизоды единого «перманентного» процесса. И одна (русская) не имела смысла без основного этапа (европейской). Эту мысль бесчисленное количество раз выражал Ленин и другие, в том числе Сталин. Но как показало будущее, никто не был более стойким последователем ее, чем Троцкий. Даже поэты слагали песни, выражая эту мысль. Так, в популярной тогда песне красноармейцы пели: