Современная чехословацкая повесть. 70-е годы - [66]

— Где ты была? — спросил я вместо привета.

— Ну и вид у тебя, — ответила она.

— Так все-таки, где ты была три ночи? Я звонил, никто трубку не брал.

— У матери.

— Точно?

Я не смотрел на нее, не знал, правду она говорит или лжет. Руки у меня висели как плети. Пальто и все прочее как-то само собой свалилось на пол. Я принял ванну, побрился и рухнул в мягкую постель.

Я спал, и ничто мне не мешало. Разбудил меня телефон. Звонила жена. Было восемь часов утра.

Перед тем как выйти из дому, я долго торчал у зеркала. Вообще-то у меня такой привычки нет. Поразился — до чего же постарел.

Познание старит, вспомнилась мне хрестоматийная мудрость. Если это верно, значит, многое я, познал, раз так выгляжу.

Хорошо, что жизнь долга и единственна, впереди еще много возможностей познавать и стареть.

Может, встречу старого Петржика по дороге на работу. Надо потолковать с ним насчет моего сына. Вполне возможно, старик расскажет что-нибудь про свою дочь. Что-нибудь шутливое, веселое.

Я отлично помнил, как шутила с нами, как хохотала, за бока хваталась снежная буря. У меня до сих пор все тело болит и долго еще будет болеть оттого, что я вместе с людьми в оранжевых жилетах смеялся ее шуточкам. И от этого смеха капали в снег наши слезы и пот.

13

По пассажу навстречу мне шли люди — знакомые лица! Я молча смотрел на них. Все слова мои замерзли. Потом разом встряхнулся. Они приближались. Они! Сзади всех я разглядел Обадала.

— Что вы тут делаете? — встретил я их вопросом.

— Нет, это вы что тут делаете? — отозвался Бальцар. — У директора были, что ли?

— Вас уже отпустили? — добавил Достал.

Пстругова благодарно улыбалась, а Райнох восхищенно смотрел на нее.

— Нашего начальника пока не арестовали, так что и отпустить его не могли!

Они весело захохотали.

— Ты, Илона, всегда там, где что-нибудь неладно!

— Звонила нам твоя секретарша, что с тобой неладно, — объяснила Илона. — Я ей и намекнула, пускай, мол, позовет нас, если что.

— Слыхать, Зборжил, вам крылья обрывают, — угрюмо проговорил Обадал.

— Да не обрывают. Чепуха.

— Но собираются, — упрямо сказала Илона.

— Потому мы и примчались, — объяснила Анка Пстругова. — Хотим спросить директора, как он поживает, как здоровьичко… Вернитесь, Зборжил. Пойдемте с нами. Мы ему откроем глаза!

Она серьезно смотрела на меня. Придется разочаровать их. Ведь все уже решено.

— Завтра передаю дела Павличеку.

Бальцар усмехнулся. Шепнул что-то товарищам и шагнул вперед.

— Нашли кому передавать! — воскликнул он. — Не ходите с нами, Зборжил. Не нужно. Мы теперь пойдем к директору одни. Тут явное недоразумение. А нет — так мы ему всю правду выложим, как было дело.

Они стояли передо мной — маленькая кучка людей, чьим отношением я так дорожил.

— Ладно, — сказал я. — Я объяснил Смолину, что мы пережили. Только упрямый он. И еще там Прошекова сидит.

— Прекрасно! — воскликнула Илона. — Уж она-то обязана за вас вступиться!

— Что ж, попробуйте им объяснить. Вас они поймут.

— А вы куда? — Илона схватила меня за рукав.

— Буря пронеслась. Теперь уже только — домой.

— Скажите супруге, — вмешался Достал, — мы после обеда нагрянем к вам, если все кончится благополучно.

— Приходите! — У меня на душе стало очень хорошо. — Правда, никуда не заглядывайте, а прямо ко мне!

— Вот ведь как обернулось-то, — произнес Бальцар. — Раньше мы хотели, чтоб вас убрали, а теперь получается наоборот. Ну, договорились?

— Да смотрите, чтоб выпивка была! — еще издали крикнул догонявший товарищей Лысонек: он бежал бегом, чтобы успеть пожать мне руку.

— Заметано, Зборжил? Как только все уладится, мы к вам на всю ночь!

— До скорого, — простился за всех Бальцар.

Они пошли дальше. Я еще расслышал, как Бальцар говорил товарищам:

— Все время приходится держать ушки на макушке…

Анка Пстругова ответила ему, наверное, тихо, но порыв ветра донес до меня ее слова:

— Ложиться, так уж в чистое…

Я прошел через пассаж и постоял на уютной маленькой площади перед Дроздовской ратушей.

Мимо двигались потоки людей. Многие из этих людей были мне знакомы, со многими я здоровался. Меня охватило приятное чувство полноты и доброты жизни.

Затем я свернул к театру и заглянул в «Приятные встречи».

Старого Макса еще не было. А, пожалуй, неплохо бы повидаться с ним, чтобы лишний раз поддержать в старике вкус к жизни.

Я пошел домой. По дороге в угловом гастрономе, что неподалеку от моего дома, купил несколько бутылок вина, две — коньяку, сыр, колбасу и батоны. Я не знал, придут ко мне ребята или нет, но все равно радовался, потому что это были люди, с которыми я хотел жить.

Я шел, сгибаясь под тяжестью покупок. Немели руки — я тащил все в охапке. И, нагруженный таким образом, говорил себе: «Есть на свете правда! Иной раз прячется где-нибудь, но — есть. Чего стоил бы человек, если б не защищал самого себя и тех, кто ему дорог?»

Эта белая история завершилась на нашей улице, очень темной, очень тихой. Светило солнце, искристый морозный воздух пах чистотой, а машины и люди, проезжавшие и проходившие мимо, выводили меня из заблуждения, убеждая, что жизнь не всегда тяжела.

Ян Бенё ВТОРОЙ СЕМЕСТР

Ján Beňo

DRUHÝ SEMESTER

Bratislava

1977

© Ján Beňo 1977