Современная чехословацкая повесть. 70-е годы - [123]

— Не может быть! — вскочил я и распахнул окно.

Она сказала правду.

4

Субботу Ладена сплошь прокашляла и проспала.

После обеда сказала, что немного отдохнет, и попросила дать какое-нибудь чтиво. Я дал ей детектив, но она на четвертой странице уснула. Забрав его и положив на столик, я некоторое время на нее смотрел. Она дышала тяжело. «Вдруг это не бронхит, а воспаление легких?» — подумал я.

Я в самом деле за нее тревожился. Таких вещей со мной до сих пор не случалось. Я никогда ни за кого не волновался — разве что за себя в отдельных ситуациях. И чувство это было совсем ново. Я никогда не понимал, как некоторые парии могут волноваться о девчонке, даже способны ехать из-за этого чуть не в Словакию. О том, что с кем-то может что-нибудь произойти, я как-то не думал. Были свои заботы, и их всегда хватало.

Так простоял я довольно долго, вслушиваясь в ее дыханье. Потом сел рядом и пригладил ее волосы, заправил их за уши, черкнул на клочке бумаги: Буду через час, оделся и пошел на улицу. У меня вдруг оказалась уйма времени, и я не знал, куда его девать. Хоть бы хотелось съесть что-нибудь или выпить!.. Я свернул на Маркетскую. Она была узкая, крутая и безлюдная. Даже на Белогорской, куда все ходили за продуктами, не оказалось ни души. Было около трех — люди, пообедав, отдыхали или сидели возле телевизора. Я шел не торопясь мимо притихших домиков и рисовал себе совместную жизнь с Ладеной, представил, как она живет вместе со мной у наших, как тянется цепь бесконечных, монотонных дней, и, вообразив Ладену за стряпней и глаженьем рубашек, увидел наконец, как все это невероятно глупо. Супружество, по-видимому, что-то вроде должности, при ней все время надо быть на месте — а то не справишься. Я начал вспоминать, как жил до этих пор, и от одних только воспоминаний ощутил прилив бодрости и перестал бояться, что навяжу себе на шею Ладену. Потом вообще не думал ни о чем определенном — только о том, как сейчас разбужу ее, и предвкушал, как возвращусь домой, и отдалял это возвращение.

У ресторана «Белый лев» стояла грузовая машина. Я посмотрел, как два дюжих детины скатывали бочки с пивом. Потом вошел в бар и с удовольствием выпил чашку кофе. Расплачиваясь, взял у пана Халупы бутылочку вина, банку сардинок и направился мимо костела к дому.

Поднялся холодный ветер, стал задувать снегом в лицо. На шоссе уже намело сугробы, я начал прыгать через них и радовался, что не надо мазать поредевшие волосы помадой, как бармену Халупе, и, находясь весь вечер при гостях, следить еще, чтобы жена не закрутила с кем-нибудь. Тут я рванул вперед с такой ретивостью, что чуть не выронил бутылку. А если бы и выронил? Подумаешь! Ко мне вернулось радостное настроение этого утра — я снова стал внушать себе, что шансы мои у Ладены очень поднялись. Ведь, чтоб лечить простуду в постели другого человека, необходимо чувствовать к нему особое доверие. Степень доверия, оказанного в этом случае Ладеной, невольно придавала мне отваги и уверенность в себе.

Но я стал, видимо, способен и на кое-что другое. Никогда не подумал бы, что во мне ни с того ни с сего проснется совесть и появится желание заниматься. Чем гуще становились сумерки, тем безмятежнее посапывала Ладена — а я поднялся в свою комнатку, разложил на столе литографированные лекции и конспекты, со вчерашнего дня находившиеся у меня в портфеле, и начал повторять все по второму заходу. У меня привычка учить вслух, а когда вслух читаешь, это вызывает жажду — и я попеременно то пил минеральную, а то сходил на кухню делать себе кофе. Но ни шаги по лестнице, ни громыханье у плиты ни на минуту не прервали сна Ладены. Я слышал, как она, не просыпаясь, несколько раз заходилась кашлем и снова воцарялась гробовая тишина.

Меня это особенно не удивляло — я знал двух-трех ребят, сон у которых был настолько крепок, что они могли бы спать даже на тракторе, когда он едет, — но ближе к ночи это стало меня раздражать. Ладена все-таки могла бы проявить немного доброй воли и вытащить в конце концов из-под перины свои ноги. Что думает, вообще-то говоря, эта девчонка? Пришла сюда, чтоб выдуть ведро чая и отоспаться после очередной гулянки? К тому же мне хотелось слышать ее голос, да и рискованно было откладывать так тщательно вынашиваемую игру на очень долго: уровень интереса мог бы начать падать и сойти на нет. Но что мне было делать, если Ладена спала так непробудно, что не слыхала даже джаз перед полуночью. Хотя я повернул колесико приемника под самым ее ухом.

Мечты вообще не более как глупость.

Переодевшись в пижаму, я пошел чистить зубы.

За много лет впервые даже не взглянул на себя в зеркало, а думал о Бальзаке. Единственный писатель, кому верю. Как это он сказал? Женщина гениальна только в лицемерии…

Потом я потушил везде свет и забрался в кровать, рядом с Ладеной. Темень и странная атмосфера пустоты, царившая в комнате, разбередили во мне воспоминания о всех девчонках, с которыми я был или хотя бы мог быть в своей жизни близок. Но результат подсчета получился странный, поскольку сильный перевес брали те, с которыми я мог быть, но в действительности не был. Пришлось признать, что ни один сенсационный экземпляр мне не попался, исключая Ренату — черт, и зачем я тогда лез из кожи, если она явилась на свиданье, только чтобы извиниться за подругу? Уже сквозь сон я сообразил, что у Ренаты одно лицо с Ладеной и обе они рыжие. Потом увидел, что качу с обеими в карете, карета чуть подрагивает, а на козлах, засучив рукава, сидит пан Халупа, бармен из «Белого льва», и поглядывает со злорадством, — перед нами институтские ворота… я хочу пану Халупе крикнуть, чтоб остановил: институт не наш; но только открываю рот, как получаю удар в подреберье.