Современная болгарская повесть - [25]
Вот какие мысли теснились в моей голове, пока мы мчались берегом Марицы в ту зимнюю ночь. Я пытался отгонять их, но они возвращались вновь и вновь, и, пожалуй, нет смысла долее занимать вас этим. Не стану говорить и о дальнейших препятствиях войсковых заграждениях, перестрелках, о беженцах, обозах, дезертирах… Опускаю все это… Час спустя из темноты выплыли какие-то строения.
— «Марата! Слава тебе господи! Привелось снова увидеть…» — воскликнул бай Никола, осеняя себя крестом.
Голос священника повторил это название, и голос маленького поповича также.
«Разве это не Пловдив?» — спросил я у Веты, поравнявшись с нею, — знаете, ведь ищешь любого повода.
Она обернулась, остановила на мне взгляд своих большущих глаз, в темноте казавшихся еще более черными, и сказала:
«Мараша — это квартал Пловдива…»
Пока она с волнением рассказывала мне о том, что населяют Марашу исключительно болгары, я различил по другую сторону от Веты силуэт капитана Бураго. Не оттого ли мы так долго не слышали его голоса? Мое вмешательство, видимо, подсказало ему, что следует предпринять.
«Подпоручик Зенкевич, где вы?» — позвал он, словно бы очнувшись.
«Здесь, капитан!» — тотчас откликнулся тот.
«Возьмите несколько человек и поезжайте вперед!.. На всякий случай!.. Выполняйте!»
«Но я не знаю города, господин капитан. И куда мы направляемся, тоже».
Бураго секунду-другую хранил молчание. Он тоже этого не знал.
«Где твой слуга, Фрэнк? — обратился он ко мне. — Пусть он поведет. К центру города! В самый центр!»
Бай Никола только того и ждал, я поспешил за ним. А когда наш разъезд обогнал эскадрон, когда мы углубились в улочки городской окраины, неожиданно обнаружилось, что с нами вместе находится и мальчик — сын священника. Высунувшись из-за спины Тимошки, нашего запевалы, он кричал своим тоненьким голоском:
«Прямо вдоль реки, потом налево! Налево, братушки, налево!»
Фрэд Барнаби только что подробно описывал нам Пловдив — свои впечатления и размышления о виденном и неувиденном. Я, к сожалению, ничего рассказать не могу, то есть не вообще о Пловдиве, а о той ночи. Все мои впечатления относятся к следующему дню, то есть к Пловдиву ликующему. Хотя и разграбленный, он весь был в знаменах и огнях. А при въезде нашем в город глаза различали лишь дома, обнесенные каменными оградами, — покосившиеся, приземистые на окраине и все более внушительные и высокие по мере того, как мы продвигались к центру.
Никто не обнаружил нас, пока мы не налетели на патруль.
«Именем Пророка, кто такие?» — закричали турки.
Бай Никола вместо ответа громко чертыхнулся, а один из драгун, не ожидая команды, вскинул ружье и выстрелил.
«Попал! Так ему и надо!» — ликовал попович.
В действительности же пуля никого не задела. Но патрульные обратились в бегство, открыв, так сказать, нам дорогу.
«Только город разбудят», — презрительно обронил Зенкевич.
Однако инцидент был не так уж безобиден, и вскоре мы убедились в этом. Прозвучали новые выстрелы, более далекие, но и слева и справа. Они как бы кольцом подступали к нам и не умолкали. Не служило ли это предупреждением всему гарнизону о том, что в город вступил вражеский разъезд?
«Взгляните туда… Видите свет?» — крикнул кто-то из наших.
«Не конак[3] ли это, Николай?» — посыпались вопросы.
«Не знаю, братушки! — виновато отвечал мой слуга и растерянно обратился ко мне: — Я ведь десять уж лет, мистер… Может, тут давно все по-другому…»
Он не успел договорить, попович перебил его:
«Да это же дом консула!.. Греческого консула дом!»
Кто-то посоветовал спросить там дорогу, и тут же последовала команда Зенкевича:
«Стой! Стой!»
Пока мы стучались в окованные железом ворота, нас нагнал эскадрон.
«Что тут происходит?» — крикнул Бураго, на скаку осаживая своего коня.
Драгуны принялись наперебой объяснять, но подпоручик строго оборвал их — в конце концов, он командовал разъездом.
«Мы хотели спросить у кого-нибудь из жителей, где стоят главные силы турок, господин капитан!»
«Правильно, — сказал Бураго, одобрительно кивнув. Он любил это словцо, и сейчас повторил тоже: — Правильно, подпоручик!»
А я с горечью и насмешкой думал: для чего нам, собственно, знать, где их главные силы? Чтобы атаковать или обойти стороной?
Так или иначе, время было дорого. Мы постучались еще разок-другой, довольно громко, пока из-за двери не послышался робкий старческий голос:
«Кто там?»
Спрашивали по-турецки.
«Отопри!» — так же по-турецки отозвался бай Никола.
«Сперва скажите, по какому делу, эффенди. Его благородие консул изволит почивать».
«Изволит — не изволит, пускай подымается! И нету здесь больше никаких эффенди, слышишь? Город освобожден! Русские в Пловдиве, так своему консулу и передай!»
Бай Никола повторил последние слова по-русски, затем по-болгарски. Было нечто многозначительное, символическое не только в словах, но и в тоне, каким он произнес их.
Окованные ворота не отворились. Только послышался за ними чей-то шепот, блеснули в щели чьи-то глаза. Нас рассматривали, удостоверялись, правду ли мы сказали. Затем другой голос, тоже старческий, но холоднее и учтивее, произнес по-французски:
«Здесь находится консульство его величества короля Греции, господа. Следует уважать международное…»
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Это — мираж, дым, фикция!.. Что такое эта ваша разруха? Старуха с клюкой? Ведьма, которая выбила все стекла, потушила все лампы? Да ее вовсе не существует!.. Разруха сидит… в головах!» Этот несуществующий эпиграф к роману Владимира Зарева — из повести Булгакова «Собачье сердце». Зарев рассказывает историю двойного фиаско: абсолютно вписавшегося в «новую жизнь» бизнесмена Бояна Тилева и столь же абсолютно не вписавшегося в нее писателя Мартина Сестримского. Их жизни воссозданы с почти документалистской тщательностью, снимающей опасность примитивного морализаторства.
Пятое издание моего романа «Путь к Софии» на болгарском языке, приуроченное к столетию освобождения Болгарии в результате русско-турецкой войны, обязывает меня обратить внимание читателя на некоторые моменты исторической достоверности. Ввиду того, что роман не отражает описываемые события подобно зеркалу, с абсолютной точностью, а воссоздает их в художественной форме, отдельные образы — Леандр Леге (Ле Ге), Сен-Клер, Шакир-паша — получили свободную, собирательно-типизированную трактовку.Что же касается драматических событий истории — ярко выраженной поляризации сил, дипломатических ходов западных государств, страданий, выпавших на долю жителей Софии, и в первую очередь беспримерного героизма братьев-освободителей, — то при их воспроизведении я с огромным чувством ответственности соблюдал историческую и художественную достоверность. .
Роман охватывает четвертьвековой (1990-2015) формат бытия репатрианта из России на святой обетованной земле и прослеживает тернистый путь его интеграции в израильское общество.
Сборник стихотворений и малой прозы «Вдохновение» – ежемесячное издание, выходящее в 2017 году.«Вдохновение» объединяет прозаиков и поэтов со всей России и стран ближнего зарубежья. Любовная и философская лирика, фэнтези и автобиографические рассказы, поэмы и байки – таков примерный и далеко не полный список жанров, представленных на страницах этих книг.Во второй выпуск вошли произведения 19 авторов, каждый из которых оригинален и по-своему интересен, и всех их объединяет вдохновение.
Какова роль Веры для человека и человечества? Какова роль Памяти? В Российском государстве всегда остро стоял этот вопрос. Не просто так люди выбирают пути добродетели и смирения – ведь что-то нужно положить на чашу весов, по которым будут судить весь род людской. Государство и сильные его всегда должны помнить, что мир держится на плечах обычных людей, и пока жива Память, пока живо Добро – не сломить нас.
Какие бы великие или маленькие дела не планировал в своей жизни человек, какие бы свершения ни осуществлял под действием желаний или долгов, в конечном итоге он рано или поздно обнаруживает как легко и просто корректирует ВСЁ неумолимое ВРЕМЯ. Оно, как одно из основных понятий философии и физики, является мерой длительности существования всего живого на земле и неживого тоже. Его необратимое течение, только в одном направлении, из прошлого, через настоящее в будущее, бывает таким медленным, когда ты в ожидании каких-то событий, или наоборот стремительно текущим, когда твой день спрессован делами и каждая секунда на счету.
Коллектив газеты, обречённой на закрытие, получает предложение – переехать в неведомый город, расположенный на севере, в кратере, чтобы продолжать работу там. Очень скоро журналисты понимают, что обрели значительно больше, чем ожидали – они получили возможность уйти. От мёртвых смыслов. От привычных действий. От навязанной и ненастоящей жизни. Потому что наступает осень, и звёздный свет серебрист, и кто-то должен развести костёр в заброшенном маяке… Нет однозначных ответов, но выход есть для каждого. Неслучайно жанр книги определен как «повесть для тех, кто совершает путь».
Секреты успеха и выживания сегодня такие же, как две с половиной тысячи лет назад.Китай. 482 год до нашей эры. Шел к концу период «Весны и Осени» – время кровавых междоусобиц, заговоров и ожесточенной борьбы за власть. Князь Гоу Жиан провел в плену три года и вернулся домой с жаждой мщения. Вскоре план его изощренной мести начал воплощаться весьма необычным способом…2004 год. Российский бизнесмен Данил Залесный отправляется в Китай для заключения важной сделки. Однако все пошло не так, как планировалось. Переговоры раз за разом срываются, что приводит Данила к смутным догадкам о внутреннем заговоре.