Современная австралийская новелла - [4]

Я не хочу пересказывать их здесь, дабы не лишить читателя удовольствия, не навязать ему каких-то ассоциаций. Пусть рассказы говорят сами за себя.

И вот подошла к концу еще одна моя встреча — на этот раз заочная — с писателями и их творчеством, с литературой милой моему сердцу Австралии, такой далекой и такой близкой…

Анатолий Софронов

Джон Моррисон

Пионеры

На пустынных землях Центральной Виктории, где-то между Вибой и Динсдейлом, среди глухих зарослей затерялась небольшая ферма. Там и свела меня судьба с этим человеком.

В тот злополучный зимний вечер я застрял на проселочной дороге у изгороди его участка. Мне бы следовало с самого начала благословлять его, как вовремя явившегося ангела-хранителя, ибо в нем воплощался мой единственный шанс выбраться из этой глуши до ночи или хотя бы на следующий день. Признаю, тут нечем гордиться, но, честно говоря, я разозлился на него еще до того, как мы встретились.

Его дом стоял недалеко. Окруженный надворными постройками и кучкой деревьев, он был ясно виден всего в нескольких сотнях ярдов за темнеющими выгонами. В какой-то миг, когда после надсадных взревываний мотора машину засосало еще глубже, я бросил взгляд в сторону дома и вроде бы различил фигуру на веранде. Но когда хозяин дома наконец соизволил выйти и поинтересоваться моей судьбой, я уже увяз всерьез и надолго и не был склонен ликовать при его появлении, на что он, безусловно, мог рассчитывать. Впрочем, его вид и манеры тоже не располагали к приветливости.

Он подошел, тяжело ступая, и привычным жестом положил крупные руки на верхнюю проволоку изгороди, почти не скрывая торжества и удовлетворения. Понять его было нетрудно: он жаждал общения. Именно этой жаждой, не меньше чем добротой, объясняется традиционное гостеприимство обитателей зарослей. Тут все было в порядке вещей, однако этот человек уж слишком неприкрыто выражал свои чувства. Он вовсе не собирался выходить на дорогу, чтобы как следует разобраться в обстановке. Он даже не посчитал нужным выразить мне сочувствие. Я застрял намертво и, значит, до утра был в его власти. В результате я ощущал себя не как спасенный мореплаватель, а скорее как барахтающаяся в паутине муха, к которой уже подобрался паук.

— Сейчас поздновато, мистер; ничего, утром мы вас в два счета вытащим.

Он дал мне понять, что у него есть лошадь, которая вывезет меня и даже не заметит, как ее впрягли в машину.

Действительно, мне оставалось только надеяться на его лошадь. Выбора у меня не было. Я поблагодарил, выразил надежду, что не слишком обеспокою его жену, и мы двинулись к дому.

Если неврастеник — это человек, поглощенный исключительно собственной персоной, то, очевидно, он был неврастеником. Но по крайней мере он относился к разряду жизнерадостных неврастеников. Лет ему было, наверное, под семьдесят, и в движениях его уже чувствовалась предательская скованность. Но энергии его мог позавидовать иной двадцатилетий. Несмотря на вечернюю прохладу, на нем была только фланелевая рубаха без рукавов, какие носят футболисты-профессионалы. Он загребал на ходу руками, точно веслами, шагал по-крестьянски широко и размашисто, своими большими башмаками словно сокрушая землю под ногами. Ему явно не терпелось поскорее доставить меня в дом. От спешки он немного запыхался, по это не мешало ему говорить. Он жаловался на трудную жизнь, но всякий раз, когда он оборачивал ко мне массивную круглую голову, я видел, как поблескивали из-под обвисших полей шляпы маленькие острые глазки. Лицо у него было грубое, с крупными чертами и обветренное до красноты. Разговаривая, он часто кривил рот и тогда становился похож на большого рычащего пса. В общем, он вполне гармонировал с окружающим суровым ландшафтом и надвигающейся ночью. Владения его представляли собой ровную, почти без деревьев полосу земли, ограниченную с одной стороны низкой грядой размытых сумерками холмов, а со всех остальных сторон — стеной серебристых эвкалиптов.

К тому времени, как мы подошли к усадьбе, у меня уже сложилось определенное мнение о его характере, и я сомневался, сможем ли мы провести вместе вечер, не разругавшись. За несколько минут он успел три раза довольно резко поставить меня на место.

Первый раз это произошло, когда я предложил ему сигарету; он заявил, что никогда в жизни не курил.

— Никогда не видел в этом проку. Уму непостижимо — вкалывают люди до седьмого пота, чтоб заработать денег, идут в лавку, покупают на них щепоть сушеной травы в папиросной бумаге и — нате вам! — тут же ее сжигают! По мне, так это просто блажь, мистер.

Второй раз — когда, минутой позже, я решился высказать предположение, что погода вроде бы налаживается.

— Налаживается? — Некоторое время он шагал молча, видимо сраженный этим новым свидетельством моего скудоумия. — К концу месяца она наладится, не раньше. Луна-то рожками вверх взошла. Пожили бы с мое на земле, мистер, так знали бы, к какой это погоде.

Третья стычка произошла, когда неподалеку от дома я увидел двух орлов, распятых на проволоке изгороди. Мы приблизились, и на меня пахнуло смрадом от их разлагающихся останков.