Современная американская повесть - [35]

…Сколько она сегодня бегала, сколько было уродливого и жуткого, ночь кишмя кишела ужасами, кровь, запах перегара, плевок на мостовой, что-то мягкое, студенистое облепляло ее лицо, а фермы нет и не будет, не плачь, даже ребенок плачет, пошла вон, противная девчонка, тусклая серая лепта реки, бежать, бежать, только очень уж страшно дергаются тени, когда лампа раскачивается на ветру.

Холодно, как холодно всюду, а она босиком и в одной рубашонке, и, увидев фонарный столб, Мэйзи прижимается к нему, стараясь втиснуть туда, где впервые это услыхала, то, что прерывисто в ней дребезжит. И подняла в ужасе глаза… в ужасе, который вдруг заколыхался и рассыпался.

Шарообразные, золотистые в зеленой рассветной мгле, уличные фонари бесконечной вереницей уходили вдаль. Рядом с ними прижались к земле кряжистые ряды зданий, в окнах которых мерцали тусклые огоньки, а внизу, в долине, основательно и прочно расположились две махины — скотобойня и консервный завод. Тонкими ажурными линиями протянулся виадук, и на фоне неба вздымались четыре большущие дымовые трубы, такие мощные, такие прекрасные в искристой полутьме рассвета, в котором растворялся валивший пз них дым, что Мэйзи не удержалась, вытянула руки, будто хотела их потрогать и обнять. Все ее тело дрогнуло, дрогнуло замирая, и в глазах появились слезы, сквозь которые засверкала и заискрилась вся эта прекрасная улица, и каждый фонарь был теперь окружен лучами и сиянием.

Он взял ее на руки и понес к дому. Отец.

— Скажи, ты испугалась? Испугалась? Наша мама заболела, Глазастенький, очень сильно заболела. Мама больна, и доктор говорит, ей нужно все, чего мы не можем купить, перечислил мне все, что ей нужно, только не сказал, как это раздобыть (вопль миллиона распухших глоток), перечислил все, что нужно, но не сказал, как раздобыть. Как ты замерзла, детка. Что это тебя понесло на самый конец улицы? Поцелуй папу и пойдем домой, и я сделаю все, как на ферме, обогрею тебя, затоплю печку, возьму тебя на руки, и ты уснешь…

И Бесс тоже заболела, мне и невдомек, а она слепая как крот. Он лекарств велел купить. Все нужно, неизвестно только, как нам это раздобыть. Ну, не дрожи так, деточка. Сейчас согреешься, я жарко, жарко печку натоплю.

Нет, он не в силах больше говорить. Он смотрел, как разгорается пламя, дрова потрескивают, а пламя меркнет и вспыхивает опять. Накрыл Анну и ребенка одеялом. Нет, он не в силах больше говорить. Он сидел на кухне, прижимая Мэйзи к груди, рассвет лупил в окно, как в барабан, и в голове его ворочались мысли такие громадные и бесформенные, такие горестные и ужасные, что их нельзя было облечь в слова, их никогда не облекут в слова, просто придет день, и руки сами это выговорят, руки.

VI

Она пролежала два дня не двигаясь, в милосердном забытьи, которое наполовину было сном, а наполовину бессознательным состоянием, и вынырнула из него лишь один раз, сказав: сейчас я встану, Элси, — но сама не шевельнулась, просто лежала, разглядывая пятна на потолке, а потом опять провалилась в сумеречный полумрак. Однажды в ее сон проникли отчаянные вопли Бесс, и она вытащила дрожащими пальцами грудь, собираясь встать и покормить ребенка. Это увидел игравший возле кровати Бен и побежал за Элси. Та успела как раз вовремя, чтобы удержать уже почти поднявшуюся с кровати Анну, приговаривая: лежи смирно, золотко, поспи, тебе еще надо поспать, лежи смирно, и Анна под конец послушалась, положила на подушку голову и закрыла глаза. После этого случая Бесс по целым дням держали во дворе, чтобы не было слышно, как она плачет.

С первых дней каникул Мэйзи и Уилл, опьяненные свободой, где-то по целым дням пропадали. Проголодавшись, являлись домой и бурно ссорились во время этих кратких набегов на кухню.

— Что с вами творится, честное слово, не понимаю, — удивлялась Элси, — вытворяете бог знает что, а в соседней комнате лежит больная мать, и ей нужен полный покой. И не совестно тебе обижать сестричку, Уилл? А тебе, Мэйзи, тебе надо бы дома сидеть да присматривать за Джимми и Беном. Ведь ты теперь их маленькая мама. А ну, назад, это куда же снова понеслись, назад! — Последнее слово выкрикивалось вслед обоим беглецам, которые уносили с собой награбленную добычу — хлеб с жиром. И дом снова становился пустым и тихим, слышно было лишь, как ходит по комнатам Элси да Бен шуршит кусочками материи, из которых складывает орнаменты возле постели Анны на полу.

А в пять, после того, как уходила Элси, тишь сгущалась, темнела, лучи предзакатного солнца наполняли комнату сонной дымкой и ее отблеск падал на лицо Уилла, осторожно вошедшего в комнату взглянуть на мать, вспыхивал за спиной Мэйзи, которая вынимала из корзинки Бесс, чтобы взглянуть, не нужно ли переменить пеленку, ореолом окружал головенку Джимми, который тоже пробирался в комнату, соскучившийся и очень грязный. В этой сгустившейся тиши Уилл и Мэйзи вынимали из печки тяжелые кастрюли, Мэйзи накладывала еду в тарелки, и они вместе выносили их на заднее крыльцо и сидели там — Мэйзи, и Уилл, и Бен, и Джимми, — смотрели, как пламенеет закат, как разливается сперва по горизонту, затем тускнеет, а сами ужинали.