Совпалыч - [6]

Все еще удерживая ощущение белоснежного сна, кроме удаляющейся фигурки на белом снегу я смутно вспомнил еще что-то — не то имя, не то звание, которое я носил, но ни имя, ни звание мне, на самом деле, не принадлежали. Еще в этом сне звучала песня, торжественная мелодия сопровождалась грустными стихами в японском стиле — что-то о вишнях в саду, белых облаках и родном доме. Я пытался вспоминать дальше, однако безуспешно.

— Ну что, Харламов? Вспомнили? — спросил кто-то за спиной.

Я оглянулся и увидел человека, встречи с которым так ждал все эти годы. Передо мной стоял профессор Тремор собственной персоной.

— Это что же, Hystrix leucura? — кивнул профессор на спичечные узоры. — Красивый иглошерст. Исходя из подписи, следует полагать, что это самка?

Не веря собственным глазам, я не сумел произнести ни слова. Профессор, кажется, разделял мое чувство, и тоже молчал. На фоне немой сцены в проеме двери возник бритоголовый Сергей Александрович. Не обращая на нас внимания, он подошел к столу, достал из кармана маленький фотоаппарат и сфотографировал спичечного дикобраза. Теперь на Синичкине был не белый халат, а черная военная форма, вполне обычная, только вместо командирских кубиков в его петлицах отсвечивали маленькие серебряные волки.

Глава 2 Мантра для понедельника. Медитации Романова. Кое-что об африканских слонах

Шел я лесом — видел чудо

Два крестьянина сидят

Зубы новые, вставные —

Шоколадный торт едят.

(Нижнесаксонская частушка)

— Волки мешают возводить замок, — помахивая портфелем, альфа-самец «Царь-банка» Алимов высматривал на бульваре свободную скамейку. — Людей жрут. Я поэтому первый уровень не могу пройти.

На Малиновом бульваре сгущался летний вечер. Сквозняки шныряли под скамейками, прогибались остывающие крыши домов, за чугунными звездами и свастиками бульварной решетки урчали в пробке автомобили.

— Ну и на здоровье. Пускай жрут! — Клейн, бета-самец того же банка, переложил из руки в руку пластиковый пакет, в котором глухо брякнуло и стихло содержимое. — Я знаю эту игру, — «Индульгенция» называется. Лишних отправляешь в лес, их волки едят и оставляют строителей в покое… Вот скамейка свободная.

— Людей мне и так не хватает. Работать некому.

— Так ведь рычажок «налоги» надо на минимум поставить, а «развлечения» — на максимум, тогда и народ подвалит. Покопайся в настройках.

— Все-таки неудобно в четверг на скамейке, — Алимов оглянулся по сторонам. — Пятница — другое дело.

— Да хоть понедельник, — Клейн достал из пакета две бутылки темного «Ева Браун». — Знаешь, может быть, это и не мое дело, но ты совсем одичал за игрушками своими.

— При чем здесь игрушки?

— Я разве не вижу, чем ты на работе занимаешься? — Клейн сковырнул зажигалкой колючую пробку и передал бутылку Алимову. — Лично меня от этих стратегий тошнит, — добавил он. — Доставай, что еще у нас там есть.

На скамейке появились большая водка, вакуумная закуска, пластиковые стаканы и минералка.

— Дни недели — это для строителей из твоей игры, — сообщил Клейн, открывая закуску. — Так ими управлять проще: условный рефлекс вырабатывается. Я когда это понял, сразу себе понедельничную мантру придумал: «Послезавтра пятница будет послезавтра». Соответственно, вторничная мантра: «Завтра пятница будет послезавтра», или: «Послезавтра пятница будет завтра».

— Что у вас на прошлой неделе произошло? — подцепив ненадежной вилкой дольку семги, сменил тему Алимов. — Кто-то уснул, я слышал, прямо у компьютера.

— Да уж. Глупо вышло. Ты с Романовым был знаком? С Арсением?

— Это ваш гамма-самец? Так, здоровались. Только почему «был»? Он что, умер?

— Хуже, — Клейн налил по полстаканчика и с треском открыл круглую прозрачную коробку с маринованной спаржей. — Уволили его. За медитацию. Ну, будем здоровы.

— За что? — переспросил Алимов, чувствуя, что от выпитого язык мгновенно стал меньше, но тверже, а голова — наоборот.

— За медитацию, — повторил Клейн и достал из кармана вибрирующий мобильник и несколько секунд не спешил принимать звонок. — Так. Интересное совпадение. — Да, привет. Нет, пятьсот не могу. Триста. Триста рублей, говорю, могу. А ты где? Давай, мы здесь рядом на скамеечке сидим. Угадай — кто звонил?

— Романов? — Алимов сосредоточенно пытался налить поровну и понемногу. Последнее оказалось невозможным: водка глухо ударила в два белых дна, стаканы стали мягкими и тяжелыми.

— Угадал! — Клейн взвесил стакан в руке. — Только заговорили о нем. Ну, давай, за совпадение.

Алимов вылил в себя полный стакан и надолго застыл, плотно сжав губы.

— Не пошло? Ты закусывай, — посоветовал Клейн. Преодолевая спазм, он запил водку колючей минералкой, и не теряя времени на поиски вилки, руками вытащил из целлофана соленый огурец.

Оба закурили и стали смотреть на пустой бульвар. Небо уже затянулось вечерней своей пеленой без луны и звезд, и казалось, было выкрашенным в одинаковый цвет со свинцовыми урнами, фонтанирующими отходами дня.

— С Романовым мы на одном курсе учились, — нарушил тишину Клейн. — Отмороженный тип, на получение диплома пришел в тельняшке. Представляешь? Ректор был в шоке. А в банк его взяли, потому что у него английский в совершенстве. Так бы хрен, — Клейн икнул. — Только зачем ему английский на гамма-уровне? Его, кстати, недавно жена бросила. Уехала в Штаты.