Совместный исход, 1977 - [19]

Неужели даже элементарный здравый смысл уже исчезает там наверху?! - обсуждали мы виденное с консультантами. Неужели само чувство самоуважения (самосохранения) не подсказывает, что закрытость таких органов, как пленум ЦК, заседание Совмина, президиума Верховного Совета, позволяют удерживать в головах народа хотя бы мифологию власти? Пусть, мол, они там думают, что хоть тут-то идет деловой разговор, а не треп и аллилуйя! Неужели даже этого уже не понимают? Неужели КГБ не может доложить, что по стране идет гомерический хохот и стынет полное безразличие ко всем этим театральным зрелищам, которые заменяют реальное управление и демонстрируют полное бессилие главного действующего лица.

А, может, циничный и хамоватый Лапин и его телевизионщики сознательно выставляют его на посмешище? Ведь только неплохой режиссер мог такое придумать: закончил Брежнев говорить, заговорили другие. А он сидит с отсутствующим лицом, явно ничего не слушая и, видимо, силясь только справится с тяжестью, которая навалилась в результате непосильного напряжения. Временами бессмысленно оглядывается на подносящих бумажки, что-то произносит (нечленораздельный звук слышен, - он не догадался выключить свой микрофон, а другие не осмеливаются подсказать). Ему дают «текстовочки», он их произносит в «нужном» (отмеченном) месте, потом «заключает» прения по позавчера еще написанной помощниками бумажке.

И все это перед глазами изумленного и махнувшего на все рукой великого народа!

Генсек-президент в состоянии теперь воспринимать лишь значительность самого факта своего выступления или появления где-то, своей беседы или встречи с кем бы то ни было, а не содержание этих государственных акций. То же касалось и партийно- государственных бумаг, под которыми он уже сам не расписывался: Черненко имел монопольное право ставить факсимиле.

Содержание бесед Брежнева, а также кого и когда он примет, определялось всесильными членами Политбюро - Сусловым, Устиновым, Андроповым, Громыко и помощниками, главным образом Александровым.

Брежневу предстояло вскоре после «возведения в сан» ехать во Францию... Неужели рассчитывают, что французы не увидят, что перед ними уже «чучело орла» [2] (так удачно в свое время Давид Самойлов назвал Константина Федина в его роли руководителя Союза писателей)?!

В четверг и пятницу ходил на Товстоногова. Американская пьеса: «Влияние гамма лучей на бледно-желтые ноготки» и «Фантазии Фортаянова» (некоей Соколовой) с участием Юрского. Потрясающая игра актеров. Подобного впечатления от игры не помню со времен довоенного МХАТ'а.

И получилось так, что подряд смотрел две пьесы (из американской и советской жизни), в которых и ситуации, и проблематика, и даже расстановка персонажей (мать с двумя дочерьми) аналогичны. И можно видеть (особенно при совершенстве формы), какая огромная разница в уровне духовности между двумя народами, между двумя обществами и странами. Великая и неповторимая наша страна и потрясающе обильна она талантами.

Кстати, Товстоногов демонстрирует жизнеспособность классического театра. Ему не нужны любимовские подпорки в виде звуков, хорошей музыки, шума, балагана, хулиганствующих реплик и приемчиков, бьющих на сенсацию дешевой политической смелости (вот, мол, я какой, не боюсь министерства культуры и всякого прочего начальства!).

20 июня 77 г.

Эйфория продолжается. Телевизор - отлет в Париж, прилет в Париж. Поцелуи во Внуково - с одними да, с другими рангом ниже, нет. А одно время они начали было выходить из практики протокола.

Загладин все время мелькает на втором плане, наряду с Александровым и Блатовым. На обывателя - изящный, уверенный, раскованный Жискар и напряженный, настороженный наш. Маска старого измотанного человека, которому очень тяжело нести бремя и который, будто ждет не дождется, чтобы скорей попасть в замок Рамбуйе и укрыться в отведенных покоях.

Жискар говорит нахально, в де-голлевском стиле парадные банальности, но и со всем тем политическим смыслом, который ему нужен. Наш стоит и, кажется, ничего не смыслит. Потому, что ему сейчас самому говорить. без бумажки! Начал путаться, ни одной правильной фразы, шутка о парижанках звучит нелепо, она просто не получилась - что-то выпало. Политического смысла, кроме того, что «предстоит поработать вопросы». - не улавливает наш несчастный телезритель. Впрочем, в газете все будет в ажуре, т.е. - и в официальном тексте.

А я вчера провожал утром Гэс Холла. До этого - весь вечер субботы - на Воробьевых горах в особняке - беседы и тосты. Выжимал я из себя все возможное, чтоб сгладить впечатление, что после встречи наверху он, Гэс Холл, стал у нас никому не нужен. Б.Н., действительно, прихворнув, отказался даже проводить его. Не позвонил ни разу по возвращении из Риги. Да что там! У меня ни разу не спросил: как, мол, там дела. И вот я отдувался, спасая наш интернационалистский престиж: рассказал ему, как ответил Ж. Марше на предложение Брежнева встретиться в Париже, чтобы «обменяться информацией об итогах переговоров с Жискар д'Эстеном»

Канапа ответил через посла: Политбюро обсудило и пришло к выводу, что встреча нецелесообразна. Причины: