Совесть. Происхождение нравственной интуиции - [35]

Полученные показатели позволили выявить интересный нюанс. При крупных ставках колебания дофамина были именно такими, как предполагалось: прилив дофамина, когда результаты превосходили ожидания, и снижение уровня, когда результаты разочаровывали. Но при небольших ставках наблюдалось прямо противоположное: прилив дофамина при небольшом проигрыше, снижение уровня при небольшом выигрыше. Абсолютно непредвиденный поворот для исследователей. Что же такое кодировал человеческий мозг в случае мелкого проигрыша или выигрыша?

Согласно выдвинутой гипотезе, измерение уровня дофамина в прилежащем ядре у человека равносильно измерению совокупного результата ошибки прогнозирования награды и контрфактуальной ошибки. Иными словами, когда испытуемый теряет немного, его система вознаграждения реагирует и на гипотетическую (контрфактуальную) альтернативу: насколько больше он мог бы выиграть, выбрав альтернативный вариант. Поэтому, когда испытуемый представляет себе этот гипотетический крупный выигрыш, его система вознаграждения откликается воодушевленным: «О да, было бы просто замечательно!» Это примерно как представлять себе, насколько было бы радостно, сумей ваша баскетбольная команда забросить в корзину решающий мяч на последней секунде. Приятна уже сама мысль о выигрыше, что, надо думать, объясняет нашу склонность к утешительным фантазиям. Лично я до сих пор вспоминаю время от времени тот «Нэш Метрополитен», которому предпочла «Остин».

Если объяснение, предложенное Кисидой, верно, то, хотя некоторые нейроны ВОП работают по базовому шаблону ошибки прогнозирования награды, другие вычисляют контрфактуальную ценность, а еще часть нейронов прилежащего ядра вызывают гедоническую (положительную) реакцию на ангедонический (отрицательный) опыт. Однако, чтобы подтвердить это разделение труда, пришлось бы исследовать нейроны ВОП у человека на более детальном уровне, то есть в отрыве друг от друга, будь это возможно. Не исключено, что подобное разделение труда существует и у других млекопитающих помимо человека, но оно не зафиксировалось в более ранних записях колебаний дофамина в прилежащем ядре. Именно поэтому, кроме всего прочего, так важно найти этически приемлемый способ получения данных о человеческом мозге.

В процессе участвует не только дофамин. Как мы уже знаем, когда выбор не оправдывает ожиданий, выделяется серотонин. Таким способом мозг предписывает нам воздерживаться от данного варианта в дальнейшем. В связи с этим вопрос: когда в биржевой игре испытуемый делает крупную ставку на акции и рынок падает, а дофамин не выделяется (поскольку результат не оправдал ожидания), что происходит с серотонином?

Задавшись этим вопросом, Кен Кисида и Розалин Моран вновь воспользовались разработанными Кисидой диагностическими электродами и принялись замерять выделение серотонина в прилежащем ядре участников эксперимента в процессе игры на бирже. Так у них появилась возможность сравнить функции дофамина и серотонина в одной и той же области мозга при выполнении одного и того же задания.

Серотонин в противоположность дофамину выделяется активнее при плохом выборе и снижается при хорошем, но, кроме того, он реагирует как на размеры действительного проигрыша, так и на размеры контрфактуального. Особенно интересно получается, когда события приводят к высвобождению обоих нейромедиаторов — и дофамина, и серотонина. Например, дофамин может подскочить в ответ на крупный гипотетический выигрыш, а уровень серотонина одновременно снижается в связи с реальным проигрышем. В таких случаях испытуемый говорит себе: «Ага, ладно, в следующий раз не буду ставить так много — инвестирую самую малость».

Как охарактеризовала этот процесс Моран, «серотонин побуждает нас быть начеку и учиться на неблагоприятных исходах, поощряя меньше стремиться к риску, но при этом меньше его избегать. При дисбалансе серотонина вы будете или забиваться в угол, или нестись в открытое пламя, тогда как по-хорошему вам бы выбрать что-то среднее»[125]. Серотонин, как предполагают Моран и Кисида, — это система, настраивающая нас спокойно продолжать делать свое дело и предупреждающая нашу чрезмерную реакцию как на положительный, так и на отрицательный результат[126]. Равновесие между двумя модулирующими системами, дофаминовой и серотониновой, очень хрупко и, возможно, тесно связано с тем равновесием, которого мы пытаемся достичь в жизни в целом.

Способен ли мозг грызунов на контрфактуальную оценку? Не исключено. Как демонстрируют некоторые эксперименты с грызунами, во время раздумий при выборе между двумя вариантами активность нейронов префронтальной коры (а еще точнее, орбитофронтальной) меняется по мере изучения подопытным обоих вариантов. Когда же решение наконец принято, мозг грызуна тоже может подавать признаки сожаления о том, что выбор оказался не самым удачным[127].

Вполне вероятно, что, оценивая контрфактуальные ошибки, человек способен заглядывать в прошлое дальше других приматов. Мы размышляем, как бы все обернулось, играй мы в средней школе на флейте, а не на тромбоне или купив после получения прав «Нэш Метрополитен», а не эту развалину «Остин Девон». В том же ключе мы размышляем и о других: как сложилась бы жизнь отца, будь у него возможность поступить в колледж, а не наниматься посыльным в типографию. Иногда контрфактуальные рассуждения совсем отрываются от действительности, уводя нас в область чистой фантазии и домыслов: удалось бы Советскому Союзу построить коммунизм, окажись Сталин нравственно достойным человеком?