Совершенно не обязательные смерти - [49]

Я не могу объяснить сестре, чем занималась вчера. Я словно утратила голос. И сама не знаю, чего хочу. Но точно хочу Уну.

Когда мы возвращались в «У Донохью», в небе светила полная луна. Мы шли молча, мы вообще не сказали друг другу ни слова с тех пор, как вылезли из воды. Но мы держались за руки, и воздух был словно наэлектризован. Я ощущала расстояние между нашими телами так, будто ее тело – продолжение моего. Фантомная конечность.

В пабе Уна мою руку отпустила.

Кэтлин ждала меня, кипя от злости, остальные наводили порядок в зале и тихо переговаривались. Фиакра и Кэтал сливали остатки пива из банок, прежде чем отправить их в мусорное ведро. Чарли мыла стаканы. Лейла протирала столы. «Какие они хорошие, – подумала я. – Напились, а все равно за собой убирают». Стоявший за барной стойкой угрюмый мужчина куда-то пропал.

– Я уже сто раз тебе звонила! – закричала при виде меня Кэтлин. Ее возмущение было отчасти наигранным: она хотела произвести впечатление на собравшуюся в пабе публику, но в первую очередь на Лона. – Маму ищет тебя на дороге. Я решила, что ты пропала, как те девушки.

Я посмотрела ей в глаза.

Хелен Гроарк.

Аманда Шейл.

Нора Джинн.

Бриджит Ора.

Их призраки промелькнули перед нами, и Кэтлин уже было кинулась меня обнять, но Лон притянул ее к себе. А потом перехватил мой взгляд и улыбнулся. Я почувствовала в нем что-то темное. По спине пробежал холодок.

Ее звали Хелен.

– Нехорошо так пугать сестру, Мэдлин. – Лон укоризненно покачал головой.

Кажется, он возомнил себя моим отцом.

– Ты что-то сказал, Лон? – Я постаралась в точности скопировать интонацию, с которой произносила его имя Маму. А подумала: «Я тебя насквозь вижу».

Тем временем Уна помогала Чарли складывать банки из-под пива в мусорный пакет.

– Где ты была? – спросила Кэтлин.

Я не ответила. Наверное, ждала, что Уна скажет: «Мэдлин была со мной. Это я ее увела». Или что-то в этом духе.

А потом с улицы донесся сигнал автомобиля.

За нами приехали.

Красная машина Маму мчалась через лес, и фары были единственным источником света в кромешной ночной темноте. Я снова и снова проигрывала в памяти то, что случилось на пруду. Что это значило. Что это могло значить. И что это значить не могло.

– Не спросите, где она была? – невинно поинтересовалась Кэтлин.

– Нет. Я ей не нянька, – отозвалась Маму.

Наши взгляды снова пересеклись в зеркале заднего вида: темно-серые глаза против зеленых.

Но не отказалась бы ею стать.

Дома мы молча разошлись по комнатам.

Знаю, Кэтлин считает, что я ее предала.

А меня предали собственные чувства.

Когда мы уходили, Уна даже не оглянулась.

Я не понимаю, чего она хочет. И мне от этого больно.

Если я расскажу о ней Кэтлин, сестра простит меня. Признает, что мои переживания важнее ее обиды. Но молчание затягивается.

И пропасть между нами растет.

«Втрескалась» – слишком грубое слово, но именно это со мной и случилось.

Я втрескалась в Уну, и мой мир трещит по швам.

Почему она так повела себя, когда мы вернулись? Я чувствую, как глаза наполняются слезами и тяжелые капли падают на пол чердака, сбитый из крепких сосновых досок.

Я думаю о Маму, всех ее баночках и бутылках. О людях, которые идут к ней со своими проблемами. Интересно, есть ли у Маму средство, которое поможет мне? Зелье, способное привлечь и удержать Уну? Я хочу, чтобы ее голова уютно лежала у меня на сгибе локтя. Хочу прижиматься к ней бедрами и животом. Хочу, чтобы ее кожа приникала к моей. Хочу засыпать и просыпаться рядом. Хочу, хочу, хочу…

Как я устала мечтать о том, что никогда не сбудется. Как я устала от самой себя. Лучше бы я была призраком. Тогда я могла бы равнодушно наблюдать. А я только и делаю, что стремлюсь к недостижимому и бью себя по рукам.

Хотела бы я быть достойной Уны.

Быть лучше, чем я есть.

Кэтлин подходит ко мне сзади и обнимает, утыкаясь носом между лопаток.

– Все хорошо, Мэд, – говорит она. – Просто ты меня напугала. Я не привыкла быть благоразумной.

Она улыбается, и я коротко улыбаюсь в ответ.

– Ты такая грустная сегодня.

Она протягивает мне тряпку для пыли, мягкую, желтую. Я вытираю лицо.

Я могла бы рассказать ей все сейчас, если бы захотела.

Если бы мне хватило храбрости.

Но я не могу. Пока не могу. Я как будто держу во рту камень и хочу его выплюнуть. Но, если выплюну, он больше не будет моим. И потому я говорю только:

– Прости.

– Ладно тебе, Мэд. Все в порядке. Меня просто в дрожь бросает от этого места. Я не могу не думать о тех девушках. Многих нашли в горах как раз там, где ты была вчера ночью.

Знаю. Но вчера я не думала об этом. Мое сердце и без того было переполнено.

– Иногда они мне снятся, – признается Кэтлин. – Я читала о них, зажигала свечи, молилась. Не думай, что я сошла с ума, просто…

Она опускается на пол рядом со мной. Пытается ногтем отчистить въевшееся в доску строптивое пятно.

– О том, что случилось в Баллифране, интересно читать, но когда понимаешь, что все это произошло на самом деле… Та лиса, которую мы нашли. И те девушки – они стали историей, а ведь когда-то были живыми людьми. А я позабыла об этом… до прошлой ночи, когда ты ушла. И хотя я знала, что ты гуляешь с Уной… – Кэтлин внимательно смотрит на меня, а я отвожу взгляд. – По какой-то причине твое исчезновение вдруг сделало все реальным. Я была в пабе с Лоном – в смысле, с Лораном, – но думала только о тебе. И об убитой лисе. Если бы ты не вернулась, клянусь, я бы побежала тебя искать.