Совершенно не обязательные смерти - [14]

Кэтлин ничуть не возражает. Напротив, она хочет закружиться в вихре чувств, упасть и сгореть. Но гореть не очень-то приятно. И падать тоже. Иногда люди умирают от страха, пока летят вниз.

Большую часть дня я наблюдаю за тем, как Кэтлин носится по замку в пиджаке от смокинга, найденном на чердаке. Она вечно что-нибудь там находит. Отец Брайана накупил уйму всего на распродажах, которые устраивали наследники, и потому в его замке полно коробок со всяким старьем. Брайан говорит, он понятия не имеет, что в них лежит. И голос у него при этом делается глубже и напряженнее, как всегда, когда он вспоминает отца. Их отношения явно были далеки от идеала. Брайану повезло, что в конце концов он встретил нашу маму. Нам с ним тоже повезло, хотя бы потому, что теперь Кэтлин живет на блошином рынке и может брать все что хочет.

А Кэтлин тем временем ворчит, что никто из школы ей не написал. Ее даже ни в одну группу не добавили.

– Даже Лейла! – стонет она, как будто всем на свете известно, что хуже Лейлы человека не найти. – А ведь она прислуга.

– Лейла – нормальная девчонка, – отвечаю я. – И она на нас не работает. Ее отец – садовник Брайана. Это разные вещи.

Кэтлин не помешало бы пересмотреть свое отношение к привилегиям. Мы в замке без году неделя. К чему это «она прислуга»? Мне претит мысль о том, что люди будут приветливы с нами только потому, что наш отчим богат. Нет, они должны быть с нами приветливы, потому что Кэтлин на редкость харизматична, а я околачиваюсь рядом с ней. Вот как это работает. Во всяком случае, работало.

Вместо того чтобы рыться в коробках с антиквариатом, я занимаюсь слежкой за старухами. Точнее, за одной конкретной старухой. Всякий раз, когда я заглядываю в теплицу, чтобы проведать растения, я натыкаюсь на Маму, которая мрачной тенью маячит в саду. Я выдавливаю из себя неловкое: «Привет», а она кивает, если есть настроение. У меня от нее мурашки. Может, аллергия? Кто знает. Пожалуй, аллергия на старуху – не самое странное по сравнению с остальным. Я почти уверена, что слышала, как Маму называет ворона Бобом и кормит его кусками сырого мяса. А ворон сперва трогает мясо толстым языком, потом заглатывает и громко каркает в знак благодарности. Я сама до конца не понимаю, почему решила за ней следить. Представьте, что у вас на лице вскочил большой прыщ. Вы ненавидите его всем своим существом, но пальцы к нему так и тянутся. Чтобы надавить, чтобы стало больно.

Чтобы снова испытать отвращение. Так вот, Маму – огромный прыщ на моей жизни в Баллифране. И мне нужно либо перестать его тыкать, либо найти хороший консилер.

Что ж, по крайней мере тут есть библиотека, где Кэтлин может упасть на кушетку с громким вздохом, полным экзистенциальной тоски.

– В Баллифране невыносимо. Я хочу домой. Где мой дворецкий?

У Брайана нет слуг. Только отец Лейлы, куча тряпок для протирания пыли и уборщица, которая приходит на два часа каждый день. Мы ее еще ни разу не видели. Кэтлин крайне разочарована.

– Хиггинс разрушил бы свою карьеру и твое счастье с очаровательным Ултаном, – говорю я.

Сейчас тебе тяжело, но поверь, так будет лучше. Я киваю с видом специалиста по подбору воображаемых парней. А почему бы и нет? Они ведь воображаемые.

Кэтлин в отчаянии откидывается на кушетку, как какая-нибудь трагичная дама из девятнадцатого века. Я зарываюсь пальцами в ее волосы, разбирая спутанные пряди, подобно старомодной горничной, которая мало понимает в сердечных трагедиях, но знает о важности хорошей прически. Делаю, что могу.

– Все меня ненавидят. Все, кроме Лона.

Чертов Лон и его бесконечные сообщения. Я стискиваю зубы.

– Они просто еще не успели тебя полюбить. Кроме Лона. Но обязательно полюбят. Иначе и быть не может.

– Очень даже может. И Лон меня не любит, он просто старается быть дружелюбным.

Кэтлин шевелит бровями, и подсознание услужливо показывает мне Лона в образе сексуального пожарного. Я демонстративно передергиваю плечами.

– Да хватит тебе, – ворчит Кэтлин. – Он милый, симпатичный и работает в «У Донохью», а значит, если что, поможет нам с алкоголем и приколюхами.

– Ты сказала «приколюхами»?

– Да. Теперь я так говорю, – отвечает Кэтрин с непоколебимой уверенностью человека, который не следит за языком или очень жалеет о том, что этого не делает.

«У Донохью» – местный паб. Он мало смахивает на место для приколюх, если, конечно, вы не фанат ирландского футбола и не любите на досуге распевать республиканские баллады. Я вот не люблю.

– Ему пятьдесят семь лет, – говорю я.

– Да нет же! Ему от силы девятнадцать. Ну, может, двадцать.

– Восемьдесят три, – не унимаюсь я. – Он показывал мне удостоверение личности. Там фотография черно-белая, а вместо даты рождения написано «до нашей эры».

– Прекрати. Он старше нас года на четыре. Максимум на пять. – Кэтлин замолкает, и на лице ее возникает улыбка. – Он такой… таинственный. Загадочный.

Я фыркаю. Ага, таинственный – как мужик, который предлагает тебе посмотреть щеночков, спрятанных в кузове его потрепанного фургона. Все, что в нем есть привлекательного, до крайности подозрительно. Кожаные куртки, старые бумажные книги, написанные важными людьми. Сигареты, чей запах напоминает о давно почивших дедушках. Все, что можно купить за деньги. Меня это настораживает.