Совершенно не обязательные смерти - [11]

– А какие здесь учителя? – спрашивает Кэтлин без особого интереса, просто чтобы заполнить паузу в разговоре. Каждое слово сестра сопровождает энергичным движением дорожной вилки, которой ест салат с сыром фета и зернами граната.

Мама слишком старается, будто просит прощения за переезд. Но я знаю, что это ненадолго.

– Нормальные. Хотя мы толком не успеваем их узнать, они редко задерживаются больше, чем на год, – отвечает Чарли. – Наша школа в такой глуши, что здесь можно помереть со скуки, если ты не из этих мест. Так что они добавляют строчку в резюме – и уезжают куда-нибудь. – Она произносит «куда-нибудь» таким тоном, каким обычно говорят про Париж или Нью-Йорк.

Я помню ее отца – он был на свадьбе и помогал нам с переездом. Крупный мужчина с красным, обветренным лицом и волосатыми руками, окруженный такими же крупными краснолицыми братьями.

– Коллинзы, – пояснил тогда Брайан. – Мы с ними в дальнем родстве. Во всех баллифранцах течет кровь Коллинзов. В их венах – или в руках, как здесь говорят. – Брайан рассмеялся. – Оно и неплохо, если подумать. Коллинзы заботятся о своих.

Свадьба у Брайана с мамой получилась довольно странная.

– А чем занимаются местные, чтобы не помереть со скуки? – с надеждой спрашивает Кэтлин.

Но Чарли только пожимает плечами.

Я смотрю в окно, голос учителя превращается в невнятный шум на заднем плане. Затянутые облаками горы потемнели и помрачнели. Голые ветви деревьев обрели бритвенную остроту. Меня пробирает дрожь. Да и всех остальных тоже. В школе не работает отопление.

Директриса мисс Филихи при первой встрече производит неприятное впечатление. Она пожимает нам руки, несколько раз повторяет, какой Брайан замечательный, и скрывается в своем маленьком кабинете, так ничего толком и не объяснив. Ее крашеные светлые волосы до того пересушены, что поднеси к ним спичку – и начнется пожар.

– Интересно, почему она души не чает в Брайане? – спрашиваю я Кэтлин, а та в ответ вскидывает безупречно выщипанную бровь. – У тебя ко лбу что-то прилипло.

– Господи, какой кошмар. – Сестра стирает грязь, а затем этой же рукой показывает мне неприличный жест. Ее маникюр в идеальном состоянии. От моего остались лишь воспоминания. Тут повсюду торчат щепки и зазубрины, за которые я то и дело цепляюсь. – Да она явно по нему сохнет. Наверное, мама ее обломала, когда вышла за Брайана замуж.

Я мотаю головой и киваю на плакат, который украшает дверь кабинета мисс Филихи. Щеночки и котятки. В жизни ничего страшнее не видела.

– Боюсь, Кэтлин, она сама себя обломала.

Наши лица мрачнеют. Здесь есть о чем скорбеть.

Ребята из Баллифрана встречают нас довольно приветливо, но предпочитают держаться на расстоянии. Как будто мы их тетушки или дальние кузины-заучки. В обед мы подсаживаемся к остальным и пытаемся влиться в компанию, задавая вопросы обо всем, что приходит в голову.

Получаются примерно такие диалоги:

– А мисс Эдвардс, она какая?

– Учительница как учительница.

Вот уж спасибо, Кэтал или Фиахра, один из братьев Лейлы. Причем он не подтрунивает над нами. Просто не понимает, зачем спрашивать о таких вещах.

– А в замке кто-нибудь из вас бывал?

Я прямо вижу, как тяжело Кэтлин дается этот разговор. Она не привыкла к тому, чтобы пытаться заинтересовать скучающих людей.

– Ага.

Это даже не слово, это просто какой-то звук. «Эдди, моей сестре это нужно. Пожалуйста, напрягись!» – мысленно прошу я. У Эдди по-детски круглое открытое лицо. Будь мы в старой школе, Кэтлин в его сторону даже не посмотрела бы. Но сейчас она чуть заметно щурится, словно что-то подсчитывает в уме.

А Эдди зарывается толстыми пальцами в свои густые рыжие волосы и ничего не замечает.

– Мы теперь там живем, – не сдается Кэтлин.

– Понятно, – кивает Эдди. Как будто замок ничем не отличается от трейлера.

Дальше мы едим молча.

А потом случается кое-что ужасное.

Кэтлин говорит Чарли:

– Мне нравится твоя стрижка.

А Чарли отвечает:

– Спасибо.

И вгрызается в сэндвич, как будто понятия не имеет, что, если девочка сказала тебе что-то приятное, ты должна ответить ей тем же. Я буквально чувствую, как встают дыбом волоски на шее Кэтлин. Мысленно она перебирает все, что в ней достойно комплиментов. Волосы, кожа, подводка для глаз, туфли-броги. Маленькая камея с младенцем Иисусом из Праги. Сестра глядит на меня почти в отчаянии.

Что не так с этими людьми?

– Покурим? – предлагаю я.

Она улыбается.

Вообще-то я не курю и даже не пробовала, но это отличный повод ускользнуть из неловкой ситуации. Если притвориться, что куришь, можно устроить себе перерыв минут на десять, а то и на час, и никто тебе даже слова не скажет. Мы сидим в глубине заросшего школьного сада, спрятавшись позади куста у кованых железных ворот. Наши пальцы в едином ритме отколупывают чешуйки ржавчины, превращая прутья в подобие скелета.

– Не позволяй им задеть тебя.

– Не позволю, – заверяет меня Кэтлин, за двадцать секунд превращает раковую палочку в пепел и поджигает следующую.

– Вот женщина, которая мне по сердцу, – вдруг произносит кто-то глубоким бархатным голосом.

За оградой стоит длинный как жердь парень в джинсах, белой футболке и кожаной куртке. Обильно смазанные гелем волосы зачесаны назад. Для довершения образа обаятельного хулигана из пятидесятых не хватает только мотоцикла. Он кладет бледную руку на изгородь и играючи через нее перепрыгивает. Отряхивает от пыли штаны. Улыбается и смотрит выжидающе: удалось ли произвести впечатление?