Совершая убийство, или Политическая экономия прав животных - [50]

Бороться с этой пассивностью сложно. Большинство студентов хочет знать точно, как плясать под чью-то дудку, чтобы получить оценки, которые им «нужны». Немногие хотят — или знают, как это делать — напрягаться и креативно мыслить, и ещё меньше имеют подлинное и сильное желание развивать свободу воли в процессе обучения. Я сталкивался со студентами, которые бо́льшую часть своей жизни провели в порочной образовательной системе, созданной, чтобы подорвать их творческий потенциал и устремления. На преодоление всего этого мне и моей группе потребовалось время.

Тем не менее, мы со временем вышли за эти устаревшие рамки и положили начало новой динамике. Конечно, мы не смогли полностью сломать социализацию, которая продолжалась всю нашу жизнь, но мы всё же начали наблюдать некоторый прогресс. Через несколько недель мы пришли к пониманию того, как всё работает, и вскоре большинство группы стало частью ответственного, рассудительного и усердного коллектива студентов, которые однозначно были мотивированы желанием понять угнетение, освобождение, справедливость и анархистскую точку зрения на эти вопросы. Часть наших изменений подразумевала, что я децентрализовал собственную власть в аудитории, и студенты планировали и проводили большинство занятий, как правило, используя литературу, которую я подбирал. Я не так наивен, чтобы верить, будто меня признают рядовым студентом, но была сформирована среда, в которой учащиеся свободно выражали своё мнение, спорили со мной или товарищами, творчески и вдумчиво работали с учебным материалом. В нашей развивающейся системе власть не была данностью, и это было отчасти тем, на что я надеялся.

В ходе занятий мы говорили о различных подходах к пониманию угнетения и о том, как анархистская теория влияет на борьбу за освобождение человека. Мы обсуждали пересекающуюся динамику анархизма и феминизма, анархизма и экологической теории, анархизма и освободительных движений в развивающихся странах. Учитывая, что многие студенты имели опыт участия в различных движениях и видах борьбы в Америке и за границей, наши беседы опирались на разные точки зрения. Временами группа казалась мне привлекательной и удивительной, иногда я испытывал разочарование (например, когда студенты не могли или не хотели прийти к консенсусу или были зациклены на оценках). Тем не менее, я стал с нетерпением ждать занятий, потому что у меня появилась возможность обсудить важные теории со студентами, которые (в целом) были согласны, что эти идеи важны, значимы и имеют потенциал трансформировать реальность. Это было то, ради чего я пришёл в высшее образование, и хотя временами мне хотелось просто взять бразды правления в свои руки, я обычно сопротивлялся этому желанию, зная: то, что развивалось независимо от моего лидерства, лучше, чем было бы создано, навяжи я свою волю.

Учитывая наши масштабные дискуссии и чувствительность наиболее серьёзных членов группы к проблемам угнетения людей, где-то к середине семестра я поднял вопрос, который оказался более спорным, чем всё, что мы обсуждали до этого. Говоря об идеологии угнетения и вытеснения широких социальных групп «других», я выдвинул аргумент, что мы, люди, создаём «других» — не только других людей, но также животных и бо́льшую части природного мира. Я утверждал, что наши идеологические шоры позволяют нам обращаться с животными, как с обычными вещами, на основании их видовой принадлежности, что очень похоже на то, как шоры расистки позволяют ей дегуманизировать небелых [201] людей на основании их принадлежности к тому, что понимается как «раса». Этот предрассудок, продолжал я, основан на точно таком же системном угнетении, которое движет расизмом, сексизмом и другими «измами», и мы должны воспринимать его так, если хотим хоть чего-то добиться. Моё утверждение, что стоит более серьёзно задумываться о животных, вызвало жаркие дебаты в группе. Некоторые открыто посмеялись над моим предложением; некоторые самоустранились от участия, надулись и предались фрустрации; другие же горячо спорили, что заботиться о проблемах животных нет необходимости.

В частности, один студент рассказал о своей текущей работе в правозащитной группе и с жаром утверждал, что страдания человека так остры, настолько распространены, и положение людей так невыносимо плачевно, что нам сперва надо разобраться с проблемами человеческих страданий во всём мире, прежде чем мы сможем хотя бы начать задумываться о животных. Более того, доказывал он, животные на самом деле даже не осознают своих страданий. «Зачем беспокоиться об освобождении животных, когда освобождение нужно людям и когда люди лучше понимают ощущение свободы?» — спросил он. Несколько студентов поддержало эту точку зрения, и несмотря на широкий круг вопросов, которых мы касались ранее на занятиях, эта дискуссия была одной из самых спорных и накалённых. Это было одно из немногих занятий, на котором люди чуть ли не кричали друг на друга, что тем более удивительно в стенах университета вроде нашего, где, как правило, царят буржуазные нормы вежливости. Многие студенты с готовностью принимали понятие несправедливости расовой иерархии, поэтому было интересно, что они по большей части не желали усомниться в несправедливости иерархии видов.